Ворон

Где сумрак запад обволок,
Воздвигла Смерть себе чертог.
Там странный город виден взглядам.
Герой и трус, святой и грешник рядом
Объяты там могильным хладом.
Там башни (накренило их,
А все ж не рухнут), храмы, зданья —
Иные, чем у нас, живых,
И ветра свежее дыханье
Не взбороздит, не шелохнет
Немую ширь угрюмых вод.

Не льются с неба струи света
На город этот, мглой одетый.
Лишь отблеск дремлющих валов
Змеей ползет, как кровь багров,
По камням капищ и дворцов,
Чья кладка толще несравненно,
Чем в древнем Вавилоне стены,
По шпицам, по рядам колонн
И по ротондам, где фронтон
Украшен фризами лепными
Из чаш с фиалками лесными
И лоз, вплетенных между ними.

Ничто нигде не шелохнет
Немую ширь угрюмых вод.
Во мраке контуры строений
Расплылись над землей, как тени,
А с главной башни шлет в простор
Смерть-великанша грозный взор.
В любом из склепов, в каждом храме
На уровне одном с волнами
Раскрыта дверь, но воды спят;
Воспрянуть их не побудят
Ни бирюза в глазницах статуй,
Ни на гробах покров богатый,
И, увы, не тронет рябь
Стекленеющую хлябь,
Чья безмятежность так ужасна,
Что, мнится, ни лазури ясной,
Ни бурь нет больше на земле —
Один лишь мертвый штиль во мгле.

Но чу! Вдруг ожил воздух стылый,
И зыбь поверхность вод всхолмила!
Не башня ль, возмутив их гладь,
Беззвучно стала оседать
И плотный полог туч над ними
Зубцами прорвала своими;
Свет алый выси в море льют,
И затихает бег минут,
И в миг, когда в пучину канут
Останки города того,
С престолов силы ада встанут,
Приветствуя его.

To One in Paradise [61]

Thou wast all that to me, love,
        For which my soul did pine —
A green isle in the sea, love,
        A fountain and a shrine,
All wreathed with fairy fruits and flowers,
        And all the flowers were mine.

Ah, dream too bright to last!
        Ah, starry Hope! that didst arise
But to be overcast!
        A voice from out the Future cries,
“On! on!” – but o’er the Past
        (Dim gulf!) my spirit hovering lies
Mute, motionless, aghast!

For, alas! alas! with me
        The light of Life is o’er!
        No more – no more – no more —
(Such language holds the solemn sea
        To the sands upon the shore)
Shall bloom the thunder-blasted tree,
        Or the stricken eagle soar!

And all my days are trances,
        And all my nightly dreams
Are where thy dark eye glances,
        And where thy footstep gleams —
In what ethereal dances,
        By what eternal streams.

Alas! for that accursed time
        They bore thee o’er the billow
From me – to titled age and crime
        And an unholy pillow —
From Love and from our misty clime
        Where weeps the silver willow.

К одной из тех, которые в раю