Ворон

В 13-14-м стихах переводчик предпочел шипящим свистящие, которые на фоне сонорного р создают не очень привычный аллитерационный эффект: “И сквозняк пронесся плеском по пурпурным занавескам, / Зароняя в сердце ужас, не знакомый до сих пор”.

Трактовка сюжета. Символы. Перевод Зельдовича — не вполне традиционный пересказ событий, случившихся в английском тексте. Уход от целого ряда привычных деталей — не случайность, а сознательная установка переводчика. Так, уже в I строфе мы не встретим каких-либо упоминаний о книгах — предмете особой заботы ряда поколений переводчиков “Ворона”. Стихотворение начинается с высокой абстрактной ноты — ссылка на какой-нибудь конкретный предмет была бы неуместной: “Как-то ночью, ночью зимней неожиданно пришли мне / На растравленную память упованья давних пор” (I, 1-2). Во II строфе герой “The Raven” сообщает о тщете своих усилий позаимствовать из книг способа избавления от скорби по возлюбленной, т.е. сообщает о результате; герой русской версии — лишь о намерении: “Силой сказочных историй я хотел умерить горе / По угаснувшей Леноре…” (II, 9-10). Действительно, для чего сообщать о результате, если степень его предсказуемости высока (она будет тем выше, чем менее серьезными окажутся книги; “сказочные истории” для этой цели вполне подходящи). Останавливаюсь на этих “мелочах”, чтобы еще раз подтвердить первоначальный тезис: подходить с традиционными мерками к нетрадиционному переводу, построенному на иной (неавторской) логике, нецелесообразно и малоэффективно.

Образ тени, как ни странно, из II строфы перевода не выпал: “Угли тусклые в камине выплетали свой узор” (II, 8).

В VI строфе при обсуждении версии стука (мотив гостя) возникает образ вора (ср. у Ананова: “Это ветер — вор так странно никогда б стучать не стал” — VI, 35): “Просто ветер, а не вор!” (VI, 36). Напомним — в оригинале этого образа нет.

Малая кульминация по Зельдовичу выглядит так:

В тот же самый миг, в который я с окна отдернул шторы,
Чернокрылый старый ворон показался из-за штор;
Не блюдя благого тона, без кивка и без поклона
Надо мной бесцеремонно крылья черные простер —
И, воссев на бюст Паллады, восседает до сих пор —
Восседает до сих пор.

Последние два стиха VII строфы близко к тексту воспроизводят мотивы первых двух стихов заключительной XVIII строфы. Зачем переводчику понадобилось столь резко применять метод “забегания вперед” — остается загадкой. Может быть для того, чтобы переключить внимание читателя с сюжета на язык перевода?

В VIII строфе намек на “рыцарскую” параллель улавливается (“Твой шелом ощипан гладко, но горда твоя повадка” — VIII, 45; ср. также закрепление переводчиком “рыцарского” имиджа Ворона в XV строфе: “Словно рыцарь при параде, ты сидишь во мгле и хладе” — XV, 87), однако герой перевода Зельдовича прибегает скорее к насмешке и издевке, чем к иронии (ср.: VIII, 43).

Основной вопрос X строфы приходится подгонять под ответ “Обречен” — логика вопроса весьма отлична от той, которой руководствуется герой английского текста. Любопытно, что здесь герой меняется ролями с птицей, предсказывая ее судьбу: “Так ужели эта птица из неведомых сторон / Загостится, загостится до скончания времен?” (X, 58-59; выделено мной. — В. Ч.). (Возможно, в новом контексте было бы логичнее, и грамматически правильнее, употребить форму женского рода “обречена” — конечно, если бы позволила рифма.)

О целенаправленном тяготении переводчика к методу “забегания вперед” свидетельствует и концовка XIII строфы (из которой выпало прямое упоминание о Линор): “Под которым (унылым липким светом. — В. Ч.) видеть сон — / Под которым и сегодня, и довека видеть сон / В одиночку обречен!” (XIII, 76-78; выделено мной. — В. Ч.).

Переводчик отказался от обращения к трем стержневым концептам самого ответственного участка повествования — 'непентесу', 'бальзаму’ и 'Эдему’ (о значении этих концептов см. в разделе “Сюжет”). В XIV строфе “непентес” заменяется “реки забвенной влагой”, в XV используется иносказание (своеобразный комментарий к слегка измененной По библейской цитате) — прекрасная находка переводчика: “Или даже в Галааде не врачуется урон?”, в XVI строфе употреблен изящный перифраз:

“Или веровать не надо, что душа уйдет из ада
И того достигнет сада, где обитель ясных жен?
Или деву не увижу, что светлее ясных жен?”
Ворон каркнул: “Обречен”.

Следует отметить, что мотивы трех рассмотренных строф (забвение — исцеление — спасение) переводчиком сохранены.

Зельдович — один из переводчиков, сохранивших единоначатие XV-XVI строф.