Ворон

Эффективность подобной процедуры представляется сомнительной по многим причинам. Ученый оперирует понятием “слово”, а ведь точность перевода отдельных слов еще не обеспечивает точности смысла отдельных словосочетаний, синтагм и т.д., не говоря уже о точности передачи смысла текста. И вообще, как справедливо отметил Николай Заболоцкий, “перевод художественного произведения не есть перевод слов”.379 (Ср. также: “Каждое отдельно взятое слово не является словом художественным, в особенности, если речь идет о тексте художественного произведения”.380) К тому же “одно и то же слово, употребленное автором в двух разных местах, не всегда можно перевести одним и тем же словом в соответствующих местах переводного текста”.381 При взгляде на литературное произведение как на “органическое целое”, текст «воспринимается не как механическая сумма составляющих его элементов, и “отдельность” этих элементов теряет абсолютный характер: каждый из них реализуется лишь в отношении к другим элементам и к структурному целому всего текста».382 Нередко в целях более точной передачи смысла выражения переводчику приходится подыскивать слова, отсутствующие в подлиннике. Мы уже не говорим об идиоматических выражениях, которые являют собой крайний случай выражения указанной тенденции. Естественно, чем дальше по линии типологического родства языки отстоят друг от друга, тем труднее оперировать “показателем точности” и “показателем вольности”, которые вообще теряют смысл при переводе, скажем, с аналитического языка на флективный или наоборот: «… например, английское выражение типа “I shall make him speak”, содержащее пять слов, можно передать одним грузинским словом “авалапаракеб”. Для русского выражения из четырех слов: “Оказалось, что я проснулся” — достаточно одного грузинского слова “гамомгвидзебода”»383 Удачные примеры квазиадекватной передачи английского выражения “My soul is dark” на русский и грузинский приводит в своей статье “Психологический механизм перевода” Порфирий Яшвили. Исследователь резонно замечает, что в приведенных примерах при соблюдении внешней точности или, как он пишет, “кажущейся адекватности” “не проявляется той естественности языка, которая присуща английскому выражению”.384 В еще большей степени это отражается на художественном переводе. В свое время Владимир Набоков резонно замечал, что «как ни старайся, английского читателя не убедишь, что “I remember a wonderful moment” (буквальный перевод пушкинской строки “Я помню чудное мгновенье” — В. Ч.) совершенное начало совершеннейшего стихотворения».385

Справедливости ради отметим, что на возражения автора этих строк М.Л. Гаспаров отвечал: «Что касается измерения точности подстрочников и не-подстрочников — конечно, я, как и всякий, знаю, что слово слову не равно. Но ведь и всякий, как и я, знает, что между точным и неточным переводом есть разница, а, стало быть, она поддается измерению. Вы, сделав подстрочный перевод именно ради точности, показываете это лучше всего. Я давно жду, что мои грубые приемы “плодотворно раздражат способнейших” (выражение И. Аксенова), и они уточнят мои способы и предложат другие, но по стихотворным переводам пока ничего такого не видел. Ваш перевод (подстрочный перевод “Ворона”, публикуемый в настоящем издании. — В. Ч.) — образцовый, я бы разошелся в стилистических окрасках некоторых слов, но это дело слишком субъективное».386

С точки зрения теории установки Д. Узнадзе, “показатель точности” перевода лежит в иной — психолингвистической — плоскости (см. об этом в разделе “Проблемы анализа текста художественного перевода”). Публикуемый подстрочный перевод “Ворона” — не более чем попытка приблизиться к «исключительной глубине содержания “Ворона”» (слова Брюсова). Рассчитывать на серьезный успех в подобном предприятии — это значит постулировать самодостаточность плана содержания, неполнота и неполноценность которого вне адекватной передачи плана выражения для автора подстрочного перевода вещь самоочевидная. Впрочем, с этой проблемой сталкиваются и мастера художественного перевода.

7. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Счастлива та литературная эпоха, в которую вдруг оттаивают великие творения прошлого и оказываются, так сказать, “в порядке дня”, ибо заново производят самое свежее впечатление.

И. В. Гёте