Ворон и ветвь

– Лиддерел – моя сестра, – безмятежно улыбнулась Вереск, присаживаясь на маленькую скамеечку между очагом и высоким креслом. – Как я могла не поздравить ее с таким счастьем?

– Воистину, счастье заглянуло в мой дом, – так же утомленно и тускло сказал старик в кресле. – Первые дети за много лет, надежда рода. Слышал, вы просили благословения моей невестки?

– Вашей невестки и моей сестры, – мягко подтвердила Вереск, поправляя платье. – О да, просила. И если Богине будет угодно услышать его, мой супруг и повелитель не забудет заслуги в этом Дома Боярышника.

– Разумеется, не забудет. – Пергаментные губы растянулись в пугающей гримасе, должной изображать улыбку. – Ибо король не забывает ничего и никогда – не стоит и надеяться на это. И, наверное, потому на вашем рукоделии, госпожа моя, лето без боярышника. Дивный подарок моему Дому.

– Подарок? – мило удивилась в ответ Вереск. – Скорее послание. И вы прочитали его верно, господин Боярышник, раз удостоили меня встречи. Теперь же я спрашиваю вас: расцветет ли боярышник на холмах снова и снова? Потому что Дом ваш пустеет и детские голоса в нем – нежданная и великая радость.

– Разве не во всех Великих Домах так нынче? Или Дом Дуба переполнен скрипом колыбелей?

Он сидел, не пошевелившись, глядя на Вереск утомленно, как на маленькую девочку, пристающую с глупыми вопросами, и она снова напомнила себе, что нельзя злиться. Ведь она и правда маленькая девочка для одного из старейших, ровесника ее прадеда.

– Нет. Но много юношей и дев подрастают в Доме Дуба, – сладко улыбнулась Вереск. – Их время еще придет.

– И молодая поросль ныне бесплодна, – уронил бесцветный голос.

– Тем тяжелее грех того, кто сам лишает эту поросль плодородия, – тихо сказала Вереск, выпрямляясь на неудобной скамейке. – Господин мой Боярышник, не время ли забыть старую боль?

– Боль можно забыть. Отрубленные ветви не прирастают.

Усилием воли она удержала голос мягким и ровным:

– Он ваш внук.

– У меня нет внуков, госпожа моя, кроме тех, кто теперь пьет молоко дамы Лиддерел.

– О, эти малыши? Когда они вырастут? Я же обещаю вам королевскую милость за возвращение…

– Произнесите его имя – и покинете этот дом, госпожа моя, – бесстрастно прервал ее изможденный седой старик с пергаментным лицом и яркими глазами. – Правду сказать, я удивлен. Что вам до того, чье имя забыто?

– То, что он лучший целитель сидхе за многие века, – тихо сказала Вереск. – Нам же необходимы целители. О, господин мой, взгляните на свой Дом. Взгляните на другие Дома сидхе. Все больше и больше пустоцветов, все больше тех, кто не может выносить дитя до срока. Нам нужна мудрость того, кого вы изгнали, пока еще не поздно.

Томительно долгое время сидящий в кресле молчал. Затем наклонился вперед, рассыпая по плечам белоснежную седину волос, блеснул глазами.

– Если все сидхе Волшебных холмов не в силах обойтись без мудрости полукровки, не настало ли нам время уйти?

– Вы не слышите меня? – беспомощно сплела пальцы на коленях Вереск, силясь удержаться, чтобы не закричать в голос, не тряхнуть этого окостеневшего глупца, упрямством губящего и свой Дом, и чужие. – Или не хотите слышать? Или думаете, что я беспокоюсь лишь о себе? Сколько раз Лиддерел теряла ребенка? Три? Четыре? А сколько наших женщин скрывают это как величайшую боль и позор? Вы закопаете целебный источник, если вода в нем горчит?

– В этом источнике вода отдает кровью.

– Да пусть он кровью хоть течет! – огрызнулась Вереск. – Еще несколько поколений – и некому будет брезговать из него напиться. Где целители из числа чистокровных? Почему они не могут спасти моих сестер от выкидышей и бесплодия? Зато все новые вина поступают к королевскому столу, облагороженные их настойками для вкуса и аромата. В моей спальне дюжина флаконов с зельями для волос и кожи, но когда я спрашиваю, почему у Дома Дуба нет наследника, целители отводят глаза. Кереннаэльвен убил одного трутня, но теперь трутней развелось столько, что пчелам не подняться в воздух.

– Хватит.

Сидящий в кресле не шевельнулся, но слово упало тяжело и бесстрастно. Вереск поднялась, шурша платьем, выпрямилась, стискивая кулачки. В наступившей тишине вздохнула пару раз, потом заговорила.

– Вам придется выслушать меня, Боярышник. Пусть когда-то я ребенком играла на ваших коленях, но сегодня с вами говорит королева Звездных холмов. Да, лекарство от болезни бывает страшнее болезни. Но не сейчас. Наши старые целители умирают, не передав свою мудрость, потому что молодые думают лишь о пирах, охотах и прекрасных глазах своих дев. Позор Домам сидхе, если их лучший целитель – изгнанный полукровка. Позор Домам сидхе, если мы умираем пустоцветами и ничего не делаем, чтобы спастись. Позор Домам сидхе, если их мужчины не могут зачать ребенка, а женщины – выносить его и родить. Еще немного, и детям железа не понадобится нас истреблять – мы вымрем сами, тихо и незаметно.

– А тот, звучанием чьего имени вы оскорбили этот Дом, – он может помочь?

В голосе Боярышника слышалась горькая насмешка, и Вереск упрямо кивнула: