Ворон и ветвь

Мэтра Каншера, управляющего барона, было жаль. Плутоватый толстяк, напоминающий природного молльца, с самого начала отнесся к ней неплохо. Женевьеве хотелось думать, что Каншер оценил в ней рвение к хозяйству и умение вникать в каждую мелочь, но, может, управляющему просто нравилось, что она не слишком лезла в их с бароном дела. Или что закрывала глаза на двух смазливых вдов из деревни, кормившихся с замковой кухни вместе со своими ребятишками, появившимися на свет, когда покойные мужья разбитных вдовиц не могли иметь к этому ни малейшего отношения. Женевьева, узнав об этом от служанок, рассудила, что дети в грехе матерей невиновны и отказать им в еде было бы глупой жестокостью, ведь у барона даже дворовые собаки лоснятся от сытости. Хороший же управляющий заслуживает поблажек.

– Послали… – снова затеребила передник Агнеса. – Только монастырский лекарь сказал, что это Каншеру воздаяние за грех блуда, а он, мол, поперек воли Света Истинного идти не станет.

– Ему, конечно, виднее, в чем воля Света, – фыркнул из своего угла Эрек. – Если Каншер умрет, найти нового управляющего – та еще задача. А тут целый монастырь под боком, и все грамотны, и все готовы на услуги…

– Агнеса, – решительно сказала Женевьева, выпрямляясь на стуле и усилием воли сбрасывая усталость. – Кого еще можно позвать к мэтру? Была ведь какая-то… мудрая женщина. Не потупляйте глаза, я не глухая, а у служанок языки чешутся. Всегда есть мудрая женщина.

– Так точно, госпожа, – пожевав губами, согласилась экономка. – Матушка Рестинат, мельничиха. Только в монастыре недовольны будут. Нам и то уж сказали, что светлый Инквизиториум нас особо блюсти станет. Запятнанные мы теперь по делам господина нашего…

– Об этом не будем. – Женевьева покопалась в кошельке на поясе, куда уже успела отсыпать из тайного сундучка барона, выудила три серебряных и подала экономке: – Вот, возьмите и сегодня же пошлите за этой… матушкой. Что попросит с кухни, из полотна или другими припасами – давайте сколько надо, не жалейте.

И подумала про себя, что не может мудрая женщина не знать средства для облегчения мук женского бремени. Не того облегчения, Свет упаси, о котором мечтают глупые, неосторожные девчонки, потерявшие и невинность, и надежду на замужество, и не бедные женщины, не знающие, как прокормить еще один рот. Нет! Ей просто нужно лекарство для опухших ног и от беспрестанной тошноты.

Но говорить об этом Агнесе нельзя. Та может нечаянно или обдуманно пустить слух, что хозяйка замка Бринар водится с ведьмой и желает извести ребенка. А кто-то способен и договориться с ведуньей, чтоб та дала неверное зелье… Свет Небесный и вся Благодать Его, только не это!

Женевьева на миг представила, как маленькая жизнь внутри обрывается, и даже похолодела. Ей немыслимо везло до этого, она ни разу не теряла ребенка: ни плодом, ни уже родившимся. Знала, что это обычное дело, особенно в этих краях, еще недостаточно осиянных Благодатью, но истово верила, что к ней Свет будет милостив. Правду сказать, после рождения своих рыженьких она пила предохранительную настойку мэтра Полония, молльского аптекаря, которой тот торговал отнюдь не в аптеке, а на собственной кухне… Но это простительный грех! Она ведь просто хотела оправиться после родов, чтоб следующие дети были здоровыми. А выйдя замуж, так радовалась новому зачатию!

– Зовите эту Рестинат, – спокойно проговорила Женевьева вслух. – И оповестите меня, как приедет.

– Слушаюсь, госпожа, – поклонилась экономка. Помялась немного и осторожно поинтересовалась: – А вы, ваша милость, здесь останетесь или в монастырь вернетесь? Сказывают, отец Экарний уже и дальний лесок велел рубить. Тот, что за пойменным лугом. Там лесок славный, господин барон его на починку замка берег, только хворост собирать дозволял.

– Отец Экарний ошибся, – старательно растянула губы в улыбке Женевьева, чувствуя, как внутри поднимается холодная злость. – Я поговорю с ним завтра же. Этот лес, как и все остальное в замке и на землях баронства Бринар, принадлежит наследнику барона.

Она погладила себя по животу, еще не слишком выдающемуся под свободным платьем, но хорошо заметному опытному взгляду.

– И об этом монастырские говорили, – опустила взгляд экономка, окончательно измяв передник. – Уж простите, госпожа, не дело мне такое повторять, а только говорили они, что ребенок этот – отродье Проклятого, и неизвестно еще, кто его зачинал: сам господин барон или кто-то другой… не к ночи будь помянут!

– Твари! – уронил из угла Эрек, вложив в одно короткое слово все ледяное бешенство, что последние дни клокотало в нем.