Ворон и ветвь

– Моя королева, – проговорил он теми же словами, но голос был высок и звонко-четок, наполнен страхом и надеждой.

– Мой рыцарь, – отозвалась Вереск с ленивой уверенностью игривой кошки, еще только решающей, когда выпустить когти. – Вы все-таки пришли?

– Как я мог не прийти? – пролепетал он, стоя на коленях, и в красивых больших глазах, таких золотисто-темно-медовых, заплясали огоньки свечей. – Моя королева, вы обещали помочь…

– Обещала? Нет, мой мальчик, я лишь сказала, что хотела бы помочь. Но ты в самом деле веришь, что это возможно? Твоя сестра сделала ужасную глупость, просто невыносимо… глупую. Даже и не знаю, чем я могла бы исправить сделанное?

Вот, сейчас. Думай! Если я не обманулась и ты не так глуп, как кажешься, ты найдешь, что сказать. Если же глуп, для этой игры точно не годишься.

– Вы можете, – выдохнул юный Вьюнок. – Моя королева, вы можете всё! И вы не стали бы давать мне ложную надежду. Значит, дело только в цене. Назовите ее, и если я в силах заплатить – я расплачусь!

Прекрасно, мальчик. Не идеально, но ты еще слишком нетерпелив, чтобы играть в такие игры на уровне мастера. Или, может, эта нетерпеливость – тоже маска?

– Эту цену ты вряд ли захочешь платить, – уронила она, и слова упали, как капли ртути, а не воды, настолько они были тяжелы.

– Назовите ее, – повторил Вьюнок, бледнея так, что на тонкой, нежной коже проступили веснушки.

– Хорошо. Ты помнишь того, кто повстречался нам полнолунной ночью на мандрагоровой поляне?

Судорожно сглотнув, он кивнул. Слишком много страха – это хорошо или плохо? Пряная приправа или отбивающая вкус дичи уксусная кислятина?

– Назови его одним словом, – потребовала Вереск быстро и жестко, не давая подумать. – Одним, ну? Какой он?

– Жестокий!

– Не то. – Она покачала головой, даже в разочаровании не позволяя себе быть некрасивой. – Еще?

– Сильный? Смелый? Одинокий?

– Последнее – лучше всего. Остальное – лишь слова. Пустые слова… Но и это не лучшее слово, которым можно его назвать. Имя ему, мой Вьюнок, – Любопытный.

Юноша-паж резко выдохнул, в глазах застыли удивление и попытка осознать. Потом медленно кивнул. Неужели понял?

– Запомни, – так же бесстрастно проговорила Вереск, – он не ломает игрушки до тех пор, пока не понял окончательно, как они устроены. Но для того, чтобы понять, он их…

– Разбирает, – бесцветно откликнулся паж, и Вереск подумала, что, может быть, он и выживет.

Она кивнула, и этот кивок мало что мог бы добавить к страшным сказкам, которые ходят в холмах о Кереннаэльвене Проклятом, но окаймил их, завершил, как последний мазок – страшную, но гениальную картину.

– Что я должен сделать? – спросил Вьюнок, и Вереск оценила его спокойствие.

– Отправиться к нему, – сказала она мягко и ровно. – Сказать, что ты мой подарок до того времени, когда я смогу позвать его в холмы не как изгнанника, а как своего рыцаря. Подарок и залог. Можешь сказать, что мне было бы огорчительно узнать о твоей смерти, хотя я не уверена, что это поможет. Знаешь, он никогда не боялся меня огорчить.

– Как мне себя вести? – Лицо у него было совсем застывшее, но это правильно, так и надо.

– Как хочешь. Как сможешь. Как тебе будет позволено. Не бойся – если получится. Не доверяй ему. Не лги. Ни словами, ни поступками, ни телом. И помни, что ты подарок и залог, но я твоя королева. Понимаешь?

Он кивнул сосредоточенно, став куда более взрослым, чем за несколько минут до этого. Помолчав, все-таки спросил:

– А если он отошлет меня?

Неужели всерьез на это надеется? Или рассчитывает разжалобить Керена рассказом о своей дуре-сестричке? Не разжалобит, но может статься, Боярышник отпустит его, чтоб не возиться. Поиграет немного и выкинет, как неинтересную игрушку. Вот… не хотелось бы.

– Постарайся, чтоб этого не случилось, – улыбнулась она нежно, и Вьюнок, содрогнувшись, опустил голову в покорном безмолвном кивке.

Когда он поднялся с колен, мгновенно осунувшееся лицо выглядело совсем не таким красивым, но куда интереснее и, странным образом, привлекательнее, так что Вереск снова подумала, что у мальчика определенно может получиться выжить. Раз уж какой-то человек продержался рядом с Боярышником столько лет… И ведь не узнаешь теперь, как он ухитрился. Но даже если не выйдет – что ж, попробовать-то стоило. Будь клинок способен чувствовать боль, ему бы вряд ли понравилось, что его точат. Но пожалеть оружие – означает затупить его и отдать ржавчине. Все сидхе Звездных холмов сейчас – ржавый клинок, и пора взять точильный камень.

Глава 25 Канун Йоля. Семь ночей до солнцестояния

Предгорья Форрольского хребта,

18-й день дуодецимуса, год 1218-й от Пришествия Света Истинного

Семь дней до Йоля…