Ах, так это дядюшка… Буду знать. Интересно, кто у них казной распоряжается? И что значит – щедро? Впрочем, женихи обычно не скупятся. Это мужья порой готовы приплатить, чтоб спасение не удалось.
– Боюсь, господа, – мнется дядюшка, – что с этим добрым человеком говорить бесполезно. Он лишился рассудка… Но если хотите, то вон он! У дерева.
Действительно, чуть поодаль, шагах в двадцати, неопрятной грудой скорчился какой-то человек. По виду – обыкновенная деревенщина, ровесник нашего рыцаря. Остановившийся взгляд, струйка слюны из полуоткрытого рта, колени поджаты к животу, а руки – к груди и сжаты в кулаки, как у младенца в утробе. Вряд ли он передавал сказанное фэйри в таком состоянии. Приседаю на корточки, загораживая его спиной от местных и Виннара.
– Эй… эй, парень! Ты меня слышишь?
На ладонь, проведенную перед глазами, он внимания не обращает, на щелчок пальцами – тоже. Вытащив из кармана гвоздь, колю его в запястье. Ничего. Значит, придется всерьез. Повернув лицо безумца к себе, всматриваюсь в пустые глаза, постепенно соскальзывая все глубже в мутную тьму чужого сознания. Ничего! Накладывая чары подчинения, фэйри выжгла его суть, чтобы было проще чаровать, сделав безупречное орудие для одного поручения. Рассказал что велено – и сломался. Я уже видел такое. Керен показал мне, как это делается, а потом убил несчастного. Но он же говорил, что единожды записанное в разуме стереть почти невозможно. Парень наверняка помнит все, что мне нужно, только знание это так глубоко, что не достать. Мне уж точно не достать. Вот Керен смог бы. Наверное, он даже смог бы вылечить парня, если б захотел всерьез. А я могу только вот так…
Положив ладонь на шею несчастного, я нажимаю нужную точку, перекрывая артерию, и жду. Он не сопротивляется. Под моими пальцами стучит все медленнее, потом сердце встает… И как только серебряная нить, связывающая его душу с телом, рвется, я вливаю через пальцы свою силу в мертвый мозг, выворачиваю его наизнанку, как вор – хозяйский сундук в поисках добычи. Копаюсь в ворохе воспоминаний, терпеливо и быстро просматривая нехитрую жизнь. Тяжелая работа, драки после гулянок, какая-то рыжая девчонка на сеновале… Мертвые не могут утаить ничего. Вот! Огромные нечеловеческие глаза цвета весенней листвы. Она подошла совсем близко. Приподняла его подбородок носком серебристой туфельки. Улыбнулась полными алыми губками. И голос у нее оказался такой же серебряный: «Приведите мне моего возлюбленного. Того, кто клялся мне и предал клятвы. Того, кто украл мое сердце и втоптал его в грязь. Приведите моего возлюбленного – или они умрут. Все умрут. Медленно и страшно буду я убивать их, пока не получу того, кого вы забрали».
Голос смолкает. Нежный, такой живой и прекрасный – в мертвом разуме. Парню не повезло встретить некроманта вместо целителя. Но тем в церкви, кто еще жив, от целителя было бы мало толку. Теперь я знаю, кто пришел в храм Единого поиграть на дудочке. Мертвые – уже по-настоящему мертвые – глаза смотрят в серое небо. Не самая плохая смерть для того, с кем случилось подобное. Я встаю, отряхиваю грязь с колена, которым нечаянно коснулся земли, и возвращаюсь к остальным.
Глава 14
Флейта ланон ши. Хмурое утро
Рыцаренок и его свита смотрят на меня с надеждой, Виннар – с хмурой тревогой, а у дядюшки в глазах не прочесть ничего.
– Он умер, – говорю я. – Не успел сказать ни слова. А вам что говорил?
Юный рыцарь все так же растерянно пожимает плечами:
– Нес какие-то глупости. Вернуть возлюбленного, который предал, иначе все умрут. Откуда нам знать, кто спутался с этой нечистью? Она даже имя не назвала…
Да, не назвала. И зачем ей затевать такое, если можно было устроить все куда тише? Но если все деревенские – сколько их, кстати? – в церкви, то возлюбленный явно не там. Я испытующе смотрю на рыцаря, рядом тяжело сопит Виннар. Под нашими взглядами на бледной коже юнца вспыхивает румянец.
– Что? – вскрикивает он, срываясь на фальцет. – Вы думаете, что… Это не я! Единым Светом клянусь! Спутаться с богомерзкой нечистью?! Моя невеста – самая прекрасная девушка на земле!
На земле – это убеждает, конечно. Хоть бы сказал, что в графстве… Но вроде не врет. Ну, и не дядюшка это, думаю. Кто-то из пары молчунов-волкодавов? Даже не смешно. И почему они все не в церкви, а?
– Мы вам верим, мессир, – успокаиваю я мальчишку. – Но, может, кто-то из деревенских вел себя странно? Рассказывал небылицы о девушках, пропадал надолго…
Он задумывается, старательно вспоминая. Я перевожу взгляд на остальных. Двое молчунов мотают головами. Дядюшка морщит лоб, потом неуверенно пожимает плечами:
– Нет, господа, ничего такого мы не припомним. Но нам не слишком известны деревенские сплетни. Страшно подумать, но если бы не случайность… Мы и сами попали бы под злые чары!