Ворон и ветвь

– В сущности – да. Но рыцарь, взбешенный тем, что суд постановил уплатить долг деньгами и частью земель, напал на замок барона и ранил его самого. Это дало повод для продолжения тяжбы. Вот тогда Бринар и принес жалобу в инквизиторский капитул, что жена и сын Энидвейта повинны в колдовстве.

– И куда же делся сын?

В дверь тенью скользнул служка. Поставил на стол поднос с двумя исходящими паром глиняными стаканами, едва ли не украдкой ткнул к ногам Игнация грелку, завернутую в шерстяной плед, и так же тихо вышел. Все служители знали, что в подобную погоду у магистра мучительно ноют суставы, но подчеркнутого внимания к своей слабости он не любит. Один стакан Игнаций передал Каприччиоле, второй обхватил ладонями, дыша горячим пряным ароматом.

– Понятия не имею, – спокойно сказал он. – Как и весь капитул. Рыцарь Энидвейт поклялся на святых реликвиях, что местонахождение сына ему неизвестно, прошел полную проверку сам, а следом были подвергнуты проверке его жена и две малолетние дочери. Дочери, насколько помню, умерли в тюрьме от колдовской лихорадки: инициация матери зацепила и их, пробудив кровь. Даму Энидвейт, разумеется, предали милосердному очищению огнем.

– Да будет к ней милостива Благодать, – равнодушно бросил Каприччиола. – А рыцарь?

– Выгнал из замка всех слуг и домочадцев, заперся в башне и, пока посланный его арестовать паладин ломал дверь, бросился на меч.

Грея ладони о горячую глину, Игнаций думал, что воистину каждый должен быть хорош на своем месте. И не в гордыне дело, когда он, глядя на Каприччиолу, думает: как умел отец-инквирер на своем месте следователя и как непригоден он был бы на его, Игнация, месте магистра. Ибо магистр – пастырь, обязанный печься и сожалеть о каждой заблудшей овце, как бы далеко она ни ушла от сияния Благодати. В голосе же Каприччиолы, когда он говорил о сожженной женщине, – ни следа сожаления. Дела минувшие, мол, и как еще можно было с ней поступить? А с Игнация спрашивает за каждую утерянную душу самый строгий судья и дознаватель – собственная совесть. И она говорит, что даму Энидвейт можно было спасти, будь дознаватели ордена в том процессе расторопнее и внимательнее. Дети же и вовсе пострадали безвинно.

– Он должен был знать, куда подевался сын, – подумав, сделал вывод Каприччиола. – Если жена сумела обмануть призыв крови, муж тоже мог утаить что-то. И тогда ему оставалось либо бежать, либо унести тайну с собой в могилу. Значит, младший Энидвейт – все, что осталось от рода?

– Верно. И Бринар добился своего. Он представил закладную и отсудил ленные земли Энидвейтов. Кроме замка, разумеется.

Арсений неодобрительно покачал головой.

– Тюремщик-насильник, проверка, не выявившая ведьму, и паладин-неумеха… Что у них там творилось дюжину лет назад – один Свет знает! Замок, кстати, слова доброго не стоит, да и слава у него теперь – сами понимаете. Его даже не разграбили толком, и, говорят, призрак рыцаря является…

– Да воссияет Свет и рассеется Тьма благодатью Его, – проговорил Игнаций, осеняя себя стрелой в круге. – Пейте, брат Арсений. Вы проделали долгий путь, устали и замерзли. В такой вечер следует греться изнутри не меньше, чем снаружи.

– Спешил, как мог, – подтвердил Каприччиола, прихлебывая из стакана. – Доброе вино, отец мой, да пойдет оно во здравие. Уверен, младший Энидвейт, что пропал тогда, – и есть Грель Ворон. Старые монахи говорят, что и отец, и сын были как раз такой масти – чернявые и носатые, – что здесь редкость. Да и замок зовется Воронье Гнездо…

– Воистину гнездо, – уронил Игнаций. – Гнездо мерзости и порока. Что ж, если вы правы, то одной старой загадкой меньше, брат Арсений. Грель Энидвейт навещал родовой замок и решил отомстить Бринару хотя бы посмертно, лишив законного наследника. Любопытно, Грель – это настоящее имя?

– Представьте себе, никто не помнит, – хмуро откликнулся Каприччиола. – И записей в церковной книге рождений и смертей нет – я проверил. Аккуратно так страница вырезана, а настоятель клянется, что никто этого не заметил. Старого Энидвейта звали Гуго, а вот молодого… Возможно, в геральдических книгах герцогства найдутся следы?

Он развел руками, подчеркивая свое бессилие, и Игнаций вздохнул:

– Жаль. Но вы и без того великолепно поработали, брат Арсений. Когда подходит срок Бринар?

– В начале квинтуса, как она сказала. Иных прямых наследников у барона нет, только она и дети, но вдова клянется, что ноги ее больше не будет в том проклятом месте. Пока что семья в монастыре под присмотром, но я велел обращаться с ними заботливо и со всем возможным бережением…

– Все верно, – кивнул Игнаций. – Благодарю вас за рвение, брат мой, идите отдыхайте. Продолжим завтра, если будет на то воля Света.

– Да будет воля Его, – склонил голову Каприччиола, поднявшись из кресла и почтительно склоняясь над протянутой ему рукой, чтобы поцеловать перстень. Тепло и горячее вино после долгой и трудной дороги явно разморили отца-инквирера, и, хоть он все еще крепко держался на ногах, дальнейший разговор был бы бесполезным и мучительным.