Не склониться Ей на бархат, светом залитый в упор,
Не склониться – "Nevermore"…
Чу – провеяли незримо, словно крылья серафима -
Звон кадила – волны дыма – шорох ног о мой ковёр…
"Это Небо за моленья шлёт мне чашу исцеленья,
Чашу мира и забвенья, сердцу волю и простор!
Дай – я выпью и забуду, и верну душе простор!"
Каркнул Ворон: "Nevermore".
"Адский дух иль тварь земная, – произнёс я, замирая, -
Кто бы, сам тебя ли Дьявол или вихрей буйный спор
Ни занёс, пророк пернатый, в этот дом навек проклятый,
Над которым в час утраты грянул Божий приговор, -
Отвечай мне: есть прощенье? истечёт ли приговор?"
Каркнул Ворон: "Nevermore".
"Адский дух иль тварь земная, – повторил я замирая, -
Отвечай мне: там, за гранью, в Небесах, где всё – простор,
И лазурь, и свет янтарный, – там найду ль я, благодарный,
Душу девы лучезарной, взятой Богом в Божий хор, -
Душу той, кого Ленорой именует Божий хор?"
Каркнул Ворон: "Nevermore".
Я вскочил: "Ты лжёшь, Нечистый! В царство Ночи вновь умчись ты,
Унеси во тьму с собою ненавистный свой убор. -
Этих перьев цвет надгробный, чёрной лжи твоей подобный, -
Этот жуткий, едкий, злобный, пепелящий душу взор!
Дай мне мир моей пустыни, дай забыть твой клич и взор!"
Каркнул Ворон: "Nevermore".
И сидит, сидит с тех пор он, неподвижный чёрный Ворон -
Над дверьми, на белом бюсте он сидит ещё с тех пор,
Злыми взорами блистая – верно, так, о злом мечтая,
Смотрит демон; тень густая грузно пала на ковёр,
И душе из этой тени, что ложится на ковёр,
Не подняться – "Nevermore".
Г. Голохвастов 1936
ВОРОНРаз, когда в ночи угрюмой я поник усталой думой
Средь томов науки древней, позабытой с давних пор,
И, почти уснув, качался, – вдруг чуть слышный звук раздался,
Словно кто-то в дверь стучался, в дверь, ведущую во двор.
'Это гость', пробормотал я, приподняв склоненный взор, -
'Поздний гость забрел во двор'.
О, я живо помню это! Был декабрь. В золе согретой
Жар мерцал и в блеск паркета вкрапил призрачный узор.
Утра ждал я с нетерпеньем; тщетно жаждал я за чтеньем
Запастись из книг забвеньем и забыть Леноры взор:
Светлый, чудный друг, чье имя ныне славит райский хор,
Здесь – навек немой укор.
И печальный, смутный шорох, шорох шелка в пышных шторах
Мне внушал зловещий ужас, незнакомый до сих пор,
Так, что сердца дрожь смиряя, выжидал я, повторяя:
'Это тихо ударяя, гость стучит, зайдя во двор,
Это робко ударяя, гость стучит, зайдя во двор:
Просто гость, – и страх мой вздор':
Наконец, окрепнув волей, я сказал, не медля боле:
'Не вмените сна мне, сударь иль сударыня, в укор.