Ворон

своего сердца, я встал и принялся повторять себе: "Это какой-нибудь

прохожий, который хочет войти ко мне; это какой-нибудь запоздалый

прохожий стучит в дверь моей комнаты; это он, и больше ничего".

Моя душа тогда почувствовала себя бодрее, и я, ни минуты не

колеблясь, сказал: "Кто бы там ни был, умоляю вас, простите меня ради

Бога; дело, видите, в том, что я вздремнул немножко, а вы так тихо

постучались, так тихо подошли к двери моей комнаты, что я едва-едва

вас расслышал". И тогда я раскрыл дверь настежь, – был мрак и больше

ничего.

Всматриваясь в этот мрак, я долгое время стоял, изумленный,

полный страха и сомнения, грезя такими грезами, какими не дерзал ни

один смертный, но молчанье не было прервано и тишина не была

нарушена ничем. Было прошептано одно только слово "Ленора", и это

слово произнес я. Эхо повторило его, повторило, и больше ничего.

Вернувшись к себе в комнату, я чувствовал, что душа моя горела

как в огне, и я снова услышал стук, – стук сильнее прежнего. "Наверное, -

сказал я, – что-нибудь кроется за ставнями моего окна; посмотрю-ка, в

чем там дело, разузнаю секрет и дам передохнуть немножко своему

сердцу. Это – ветер, и больше ничего".

Тогда я толкнул ставни, и в окно, громко хлопая крыльями, влетел

величественный ворон, птица священных дней древности. Он не

выказал ни малейшего уважения; он не остановился, не запнулся ни на

минуту, но с миною лорда и леди взгромоздился над дверью моей

комнаты, взгромоздился на бюст Паллады над дверью моей комнаты, -

взгромоздился, уселся и… больше ничего.

Тогда эта черная, как эбен, птица важностью своей поступи и

строгостью своей физиономии вызвала в моем печальном воображении

улыбку, и я сказал: "Хотя твоя голова и без шлема, и без щита, но ты

все-таки не трусь, угрюмый, старый ворон, путник с берегов ночи.

Поведай, как зовут тебя на берегах плутоновой ночи". Ворон каркнул:

"Больше никогда!"

Я был крайне изумлен, что это неуклюжее пернатое созданье так

легко разумело человеческое слово, хотя ответ его и не имел для меня

особенного смысла и ничуть не облегчил моей скорби; но, ведь, надо же

сознаться, что ни одному смертному не было дано видеть птицу над

дверью своей комнаты, птицу или зверя над дверью своей комнаты на

высеченном бюсте, которым было бы имя Больше никогда!

Но ворон, взгромоздившись на спокойный бюст, произнес только

одно это слово, как будто в одно это слово он излил всю свою душу. Он

не произнес ничего более, он не пошевельнулся ни единым пером; я

сказал тогда себе тихо; "Друзья мои уже далеко улетели от меня;