Поэтому, когда мне вдруг пришла охота прогуляться до Зеленого кладбища Петтов, что на Левом берегу Хурона, я немедленно туда отправился, ни на миг не усомнившись, моё ли это решение. Летел над городом, приближаясь к цели, переполнялся радостными предчувствиями – уже очень давно я не испытывал ничего подобного. Чтобы никого не вводить в заблуждение, я вынужден, забегая вперёд, пояснить, что это были отнюдь не настоящие предчувствия грядущих добрых перемен, которые в моем случае действительно произошли, а просто один из побочных эффектов Ритуала Призыва, милосердный и одновременно издевательский, если учесть, что к этому ритуалу обычно прибегают, когда хотят без особых хлопот кого-нибудь убить. Возможность умереть счастливым дураком – сомнительный дар, но многим, я знаю, кажется, будто это далеко не худший исход.
Я был столь ослеплён своими так называемыми предчувствиями, что, приземлившись у дальней ограды кладбища, далеко не сразу понял, что я здесь не один. А когда понял, предпринимать что-либо было уже поздно. Я не то что колдовать – пошевелиться не мог.
Это было… я даже слова подобрать не могу, ну вот разве что «ошеломительно» более-менее подходит, но и это определение обычно описывает куда менее сокрушительный эффект. Ничего подобного со мной никто никогда прежде не проделывал. Даже воспоминание о том, как Великий Магистр ордена Дырявой Чаши превратил меня при первом знакомстве в драную тряпку, не могло сравниться с этим унижением. В конце концов, в ту пору я был мал, беспомощен и занимал самое низкое положение в орденской иерархии; к тому же я не раз имел возможность убедиться, что с другими дерзкими послушниками проделывали порой куда худшие вещи.
Лишиться возможности действовать было ужасно, но ещё большим злом для меня оказалось не знать, что происходит, – как вообще такое может быть, что моё могущество больше не имеет значения? – и при этом прекрасно понимать, что мне сейчас, вероятно, предстоит умереть, так и не разобравшись в причинах внезапно постигшей меня слабости. Желание разобраться было даже сильнее желания выжить – вот что поразительно. В тот миг, который я искренне полагал последним, я вновь стал любопытным, жадным до знаний, совсем как в детстве. Оказалось, что именно это и есть самое главное, а без всего остального вполне можно было бы обойтись. Запоздалое открытие не только удивило меня, но и опечалило несказанно. Теперь я думаю, что это был первый признак выздоровления, первое за многие годы воспоминание о своей подлинной природе и призвании – что ж, лучше поздно, чем никогда.
Впрочем, никто меня так и не убил. Я вот уже несколько минут столбом стоял у ограды, сердце моё вопило от бессильной ярости, неподвижное тело терзала боль – сила рвалась наружу, требовала действий, думаю, ещё немного, и она бы действительно разорвала меня в клочья. До сих пор я оставался цел, поскольку был послушным инструментом, повиновался всякому внутреннему импульсу и только теперь понял, что все эти годы действовал вовсе не по доброй воле, а подчиняясь необходимости. Помню, я подумал, что взорваться от собственного могущества – далеко не худший конец, мёртвым магистрам при таком исходе, пожалуй, ничего не достанется, а мне того и надо. Потом вспомнил, как испытал похожие ощущения, когда пил воду из дырявого аквариума; я ещё сказал себе тогда, что тот, кто умирает от переизбытка силы, становится бессмертным – что ж, хорошо, если так!
Воспоминание оказалось не только приятным, но и столь ярким, что я на миг поверил, будто сейчас снова окажусь в зале, заставленном аквариумами, и обнаружу, что вошёл туда всего несколько минут назад, а все остальное мне только примерещилось, пока я осушал седьмую по счёту чашку волшебной воды.
Но этого, разумеется, не случилось. Зато у меня за спиной раздался голос:
– Постарайся вдохнуть очень медленно, считая до шести. Потом – пауза, опять на счёт шесть. И такой же медленный выдох. И снова пауза. И ещё раз, и ещё – для начала хотя бы четверть часа кряду. А то, пожалуй, действительно взорвёшься. Давай начинай. Чего ты ждёшь?
Удивительное дело, но я его послушался. Скорее всего потому, что сдуру решил, будто со мной говорит нечто большее, чем просто человек. Не то чтобы это был какой-то особенный нечеловеческий голос, вовсе нет. Обычный баритон, довольно приятный слуху, только и всего Но я рассудил, что, если бы тут был человек, он бы давным-давно меня убил (да и не под силу человеку, сколь бы грозным колдуном он ни был, меня обездвижить – подсказывала моя гордыня). А не-человека вполне можно послушаться, эго не так унизительно. И возможно, оно даёт мне дельный совет.
Я принялся дышать, как велели; неведомое «оно» любезно отбивало ритм, постукивая веткой об ограду, – это, надо сказать, очень мне помогло, сам-то я считал бы раза в три быстрее, ещё и сбивался бы то и дело, вне всякого сомнения.