Воронье Гнездо

Нет, нет, никакого кровавого уныния! Не стоит делать все это слишком жестким. Смягчим, пожалуй, сцену метром–другим бинтов — и вот, вместо разорванного лица Илья получил стильную марлевую маску. И еще немного на руки, чтобы он ничего не испортил — этот парень вообще ничего не смыслит в стиле. Глядите–ка: он не может ни видеть, ни говорить, но все равно возмущается! Не дело, не дело. Еще немного галоперидола, пока он не принялся взлетать к потолку, воображая себя вороной. Слышали, эта штука может быть заразной? Все это отсутствие чувства стиля и воронистая воображулистость? Перевяжем и его дружка, на всякий случай. Мало ли, чего он задумал. Птицы очень неряшливы, им нельзя позволять летать по лазарету. А людям–птицам — тем более. Тем более, если это люди–вороны. Потому что вороны умнее прочих птиц. Видели, как они расправляются с грецкими орехами? То–то же. У людей–воронов явно хватит ума и слямзить что–нибудь. Оборудование мало того что казенное, так еще и дорогое. В общем, всех привязать, никого не выпускать, ко Льву Санычу не входить ни под каким предлогом.

* * *

— Вашу мать, где все индикаторы? Почему нихрена нет? — Кашемир оторвался от микроскопа с вороньими мозгами и суетливо рыскал по стеллажам с бутыльками. Рядом, не зная что делать, стояли хирург и Сева.

— Почему у Славы не поехала крыша? — спросил хирург у Всеслава.

— Хрен знает, в чем дело. Может, у того здоровяка иммунитет слабже, поэтому болезнь развилась быстрее, может что–то другое… Мне даже не дали вглянуть на бедолаг, так что я знаю не больше твоего!

— А ты бы порвал себе ротешник за миллион бирок?

— Чего? Да ни в жисть. Очевидно же, что это неравный обмен.

— Я тоже так считаю.

— Зачем тогда спрашивать?

— За тем, что он кретин! — озлобленно крикнул Кашемир из–за стеллажа.

— Эй, — хирург возмутился, но его перебил оскорбивщий его товарищ.

— Он же идиот! От него никакой пользы! Он все носится с нами, но нихрена не делает! Ты, как тебя там, даже ни одного анализа не сделал! А у нас тут человеческие жизни на кону, блять!

— Что? Слушай, если я ничего не делаю, то это только потому что для меня нет работы! Вы, ребята, и вдвоем прекрасно справляетесь, а я… я же просто хирург! Нужна будет операция — пожалуйста, но сейчас–то нет ничего, что было бы в моих… Силах.

— Я тебя блять спрашивал? — Кашемир направился к хирургу. — Ты, мать твою, заслужил раскрывать хавальник? Нет! Нихрена ты не заслужил, ты просто ебаная сошка, мразь и получаешь деньги просто за…

— Эй, эй, полегче… — вмешался Сева, отталкивая Кашемира.

— Тебе никогда не хотелось ему врезать? — спросил его Кашемир. — Он мне с первой встречи не понравился. Самодовольный, никчемный выродок.

— Боже, ты опять за свое… — только вяло и ответил Сева, ослабив натяжение узд, державших его друга, до минимума.

Кашемир замахнулся и мощно ударил хирурга по лицу, отбросив его к лабораторному столу, с которого посыпались микроскопы и стеклышки. Хирург встряхнул головой, неуклюже попытался оторваться от стола и, сумев–таки совершить этот маневр, бросился с кулаками на обидчика, но был встречен ударом ногой в живот. Кашемир терял человеческий облик с каждым своим последующим ударом. Его непрофессиональное поведение, поначалу обескуражившее Севу, теперь подогревало ему кровь. Давно забытое ощущение. Еще с тех давних пор, когда они выбивали из ботаников мелочь, когда приходили на стычки гизов (о них позже) и анархистов, чтобы накостылять обоим. Ухмыльнувшись, он взял поднос и оглушил им Кашемира, едва удержавшись от того, чтобы не вбить его ребром в шею невролога, а затем приняться еще и за хирурга. Самое безопасное лекарство от социопатии — лоботомия. Ничем меньшим она не лечится.

* * *

— Илья?

С именно этого издевательского призыва к ответу начал Слава обращение к другу, ответить уже никак не способному.