Воронье Гнездо

Тут в вентиляции над ними пронесся грохот, и что–то похожее на хриплое "Бля", но никто не был

до конца уверен в услышанном слове, хотя каждый испуганно взглянул наверх. Тут их внимание опять отвлек резкий звук: слепая ворона на лету врезалась в в маленькое окно и, повозившись на подоконнике, упала с него.

-- Крысы и снажи, и внутри, — глубокомысленно произнес Карим и жестом дал слово мэру.

-- Кхм, так, а импорт. Я налажу черный, магический импорт. В астральных каналах не фиксируются ни отправные, ни конечные точки, так что все будет анонимно. Допуск у меня есть. Да, это поддержка контрабандистов, но иначе никак.

-- Вы безумны, — Костяев закрыл лицо руками.

-- Я разумею, это большее, на что мы можем расчитывать? Смена одной клетки на другую, побольше? Извиняйте, что прозвучало шероховато, но на самом деле меня устраивают условия. Тольк что там насчет этих… гражданских свобод?

-- Будут они.

-- Ну нахрен! Нет, нет, так вы не отделаетесь! Мэр, снимайте границы, мы их раскатаем, ну! Чего вы как баба!? — мятежник был недоволен никак не меньше, чем очень–очень. — Э, ты, в фиолетовом галстуке! Заноси проэктор!

-- Сейчас–сейчас, — Галстук вскочил, вышел, затем закатил в помещение проэктор с уже вставленной бобиной. Направил на экран, задернул шторку маленького окна и выключил свет. Проэктор запущен, на экране появлется картинка.

"Заседатели" растерянно смотрели на видеоряд, который демонстрировал помещение морга, разрубленный эльфийский труп и женщину, начинавшую речь: "Дорогие мои, маленькие, глупенькие, свободолюбивые беженцы…"; после речи шла сцена воскрешения: Карим узнал эльфа.

-- 638-ой… О боже.

Далее, после еще одной речи, шла склейка с дпугой съемкой: было что–то вроде лагеря мятежников. Мертвенно бледный, весь в шрамах от спайки, 638-ой был привязан к стулу. Сначала ему просто вырывали ногти. На том моменте Фиолетовый Галстук извинился перед всеми и быстро вышел из зала. Далее, на экране, девушка, — Лилия, — взяла горстку измельченного стекла. Ассистент сделал надрез на запястье пленника, а Лилия насыпала на рану битое стекло, которое по мановению ее руки зашевелилось, задрожжало и начало проникать прямо под кожу. Под вопли беженца, смешанные с его же плачем, стекло ползало у него под кожей, выдавая свою хаотичную тректорию бугорками и кровоподтеками.

-- Дражайший, уважаемый Карим, — говорила Лилия, — мне неприятно отрывать вас от ваших важненьких делишек, но мне придется попросить: заберите вашего мальчика, вы знаете где. Дружески советую вам сделать это как можно раньше, потому что этот беззащитный эльфишка будет страдать каждую секунду вашего отсутствия, и не сможет при этом даже умереть! Ему было бы очень, очень обидно, если б вы не явились к нам лично в ближайшее время. Очень не хочется отравлять все ваше существование чувством вины за его страдания, но мы просто вынуждены. До встречи, — Лилия мило улыбнулась и произошла еще одна склейка. На этот раз в кадре был лысый Уильям.

-- Привет, ванильный мишка. Как там твой глаз? Я надеюсь, что тебе нравится тот имидж, на который мы с тобой взяли курс. Это все так же приятно, как откусывать кусочки от пряника в виде человечка, не правда ли? В общем, я тут чтобы напомнить тебе, чтобы ты приказал солдатам не трогать нас. Такие пироги… И да, раз уж настали такие тяжелые, горькие времена, было бы неплохо получить от вас немного на всякие сладости. В рамках, скажем, извинения за наши потери и поддержки огневой мощи. Да, немного финансирования, сколько не жалко, не помешало бы. В общем, надеюсь, что вскоре мы не встретимся. Всего тебе клубничного, — Уильям подмигнул и показ прекратился.

Лампочка мэра неистово горела, Карим был явно подавлен, а на лице офицера виднелось праведное возмущение. Представитель мятежников же надменно улыбался.

-- Зачем они все там такие слащавые? — раздраженно спросил Костяев.

-- А тебе неприятно, батенька? Это называется вежливость. У тебя на болотах про такое не знают? — мятежник откровенно капал на мозги.

Офицер достал из–под кофты револьвер и направил на мятежника.

-- Не выстрели… — только и успел самонадеянно сказать тот, прежде чем меткий выстрел навеки исказил его черепушку, заодно опрокинув его бездыханное тело вместе со стулом в угол комнаты.

Никто не отреагировал. "Политика" -- подумал Раф, лежавший все это время в вентиляционной шахте над залом.

-- Что ж, — сказал мэр, — получается так: пока мятежники существуют, миру не быть. Если мы атакуем, их человек меня убьет. Не спрашивайте как, он сделает это, сколько бы охраны не было. Если будем с ними сотрудничать, то ваше существование станет лишь вопросом времени, — мэр обращался к Кариму.

-- Насколько я разумею, — отвечал тот, — им нужен я. Я могу сдаться им, если это спасет моих людей…

-- Это не спасет их. Мятежники лжецы. Договоры и условия -- не для них.

-- Уж извиняйте, но мои люди не вернутся в бараки. Я уже не смогу их заболтать. Пока им не дадут прав, они будут крушить.