Воронье озеро

– Ты их и купаешь сам, и все такое? – спросила Салли, застенчиво глядя на Люка из-под ресниц.

– То я, то Мэтт, – ответил Люк. – Устала, Бо? Спать хочешь?

Бо кивнула.

Люк оглянулся, увидел меня с ветками. И попросил:

– Отведешь ее в дом, Кейт? Бо, иди с Кейт, а я тут закончу.

Бо притопала ко мне, и мы вместе пошли к дому. Я ждала, что услышу удары топора, – нет, тишина. У дверей я оглянулась. Люк стоял и болтал с Салли.

Мы с Бо зашли в дом, я помогла ей снять пальто. Пришлось вытащить у нее изо рта палец, раздалось звучное «чпок!», Бо заулыбалась и тут же сунула палец обратно.

– Хочешь попить или перекусить? – спросила я.

Бо мотнула головой.

– Почитать тебе?

Бо кивнула.

Я пошла следом за ней в нашу спальню, расчистила пятачок среди одежды, которую ни у кого руки не доходили убрать, уселась на пол возле кроватки Бо и начала читать ей вслух про трех козлят, но не успели мы дойти даже до первого козленка, как Бо засопела. Я стала просто листать страницы, разглядывать картинки, но они давно успели примелькаться. Захлопнув книгу, я надела пальто и снова вышла во двор.

Люк и Салли куда-то делись. Я пошла к поленнице искать их. На земле валялся топор. Земля вокруг поленницы была рыхлая, мягкая от опилок, как губка, и шагов моих не было слышно. Уже смеркалось, а с темнотой подкрался и холод. Мэтт мне говорил, что холод – это всего лишь отсутствие тепла, но чувства подсказывали иное. Никакое это не отсутствие, холод сам по себе. Крадется, как вор. Если не укутаешься поплотней, заберет все твое тепло, и останется от тебя пустая оболочка, хрупкая, словно панцирь мертвого жука.

Я обошла вокруг поленницы, решила, что Салли, наверное, уже дома, а Люк что-то ищет в сарае, – и вдруг увидела их. Салли прислонилась к дереву, а Люк стоял перед нею, близко-близко. Под деревьями было темно, и я еле различала их лица. И все равно я поняла, что Салли улыбается – в полумраке сверкнули зубы.

Люк упирался обеими руками в ствол дерева, почти обнимая Салли, но тут она схватила его за запястье, взяла его руку в свои ладони. Вскрикнула – видно, рука у него была ледяная – и стала согревать его ладонь в своих. Снова улыбнулась и сунула его руку к себе под свитер. Мелькнула в полутьме белая полоска кожи, Салли ахнула и, смеясь, направила его ладонь выше.

Люк сразу притих, будто даже дышать перестал. Поник головой и, кажется, закрыл глаза. Постоял так с какое-то время; Салли следила за ним широко раскрытыми глазами. И тут Люк медленно, будто нехотя, убрал руку. С минуту он не шевелился; постоял, повесив голову, упершись одной рукой в дерево. А потом – и даже в сумерках я видела, какого напряжения ему это стоило, будто могучая неведомая сила притягивала его к Салли и понадобилась вся воля, чтобы сопротивляться, – он оттолкнулся.

Видно было, как тяжело ему это далось. Тогда я, конечно, ничего не поняла, но спустя годы, когда вновь появился повод об этом задуматься, я припомнила все до мелочей. Рука, что коснулась груди Салли, безвольно повисла, точно стала без надобности, а другая рука довершила дело – уперлась в грубую темную древесную кору и оттолкнулась.

И Люк выпрямился, расправил плечи, свесил руки вдоль тела. Посмотрел на Салли, но ничего не сказал. Развернулся и пошел прочь.

* * *

Вот что видела я и чего не знал Мэтт. Вот почему Люка совсем не смешили остроты брата. Потому что Салли Маклин была не просто девушка, а дочь его хозяев, и Люк испугался. Ведь если Салли обидится, сочтет себя отвергнутой, то устроит так, чтобы он лишился работы.

Часть третья

13

В людях я не разбираюсь. Не сочтите меня высокомерной – я не говорю, что людей не понять, потому что они на меня не похожи. Я всего лишь признаю очевидное. Ясно, что нам не дано до конца постичь другого человека, вопрос в степени непонимания. Многие люди для меня полнейшая тайна. Совершенно не представляю, что ими движет. Думаю, это мой недостаток.

Дэниэл спросил однажды с присущей ему мягкостью:

– Для тебя слово «сопереживание» хоть что-то значит, Кейт?

Мы обсуждали коллегу, который недобросовестно провел исследование. Он не то чтобы подтасовал данные, но представил их, скажем так, выборочно. Репутации факультета это может повредить, и контракт ему на следующий год продлевать не стали. Я полностью одобрила такое решение. Наверняка и Дэниэл тоже, но вслух он этого признавать не спешил, и меня это уязвило.

– Я не пытаюсь его оправдать, – говорил Дэниэл, – ты просто пойми, насколько велик соблазн.

Я ответила: не понимаю, кому нужна слава, добытая нечестным путем.

Дэниэл отозвался:

– Представь, он вкалывал как проклятый, годами, и знал, что другие в той же области тоже вкалывают, напирают сзади, и уверен был, что его гипотеза в итоге подтвердится…

Я возразила: оправдание, на мой взгляд, хиленькое. И Дэниэл, помолчав, сказал:

– Для тебя слово «сопереживание» хоть что-то значит, Кейт?

Это была наша первая ссора. Впрочем, мы даже не ссорились, просто замкнулись в себе и несколько дней были друг с другом холодно вежливы.