Так до середины дня жрецы и провели в сборах, после чего Раун отпустил всех желающих в город, строго-настрого запретив покидать оживленные улицы, патрулируемые солдатами. Прогуливаясь, Риван прокручивал в голове услышанное из уст старшего жреца. Зачем Богу-Ворону насильно объединенный север? Что же это за миссия такая у Корвуса, что оправдывает столько боли? И сколько вообще правды в этих словах? Жрец, собираясь с мыслями, пытался определиться с вопросами, что хотел бы задать Раунхильду. И самым жгучим из них, хоть и небескорыстным, был о том, что же тот нашел в Риване интересного?
Когда смотреть на беспечных гуляк стало совсем невмоготу, Риван вернулся в святилище. Не привыкнув к полумраку после яркого и еще теплого осеннего солнца, жрец не сразу приметил Раунхильда.
— Тебя-то я и жду, — сухость тона и сурово сведенные светлые брови напрочь перечеркнули всю волевую подготовку к разговору со старшим жрецом. — Идем.
Риван хотел было поинтересоваться, стряслось ли чего, но слова застряли в горле, и дурное предчувствие накрыло с головой, когда стало понятно, что оказавшись на улице, они направились к тем самым клетям. Возле которых жрецов ждал лично реильский царь, и все в нем — скрещенные на груди руки, надменный взгляд и гневный излом губ — говорило о том, что не для приятной беседы он позвал сюда Ривана. Стоило, наверное, поприветствовать Государя, но тиски еще сильнее сжали глотку, а ожидание недоброго сковало мысли. Корвус смерил взором жреца, словно увидел в первый раз, а затем беззлобно, но уничтожающе проговорил:
— Жаль. А ведь ты мне понравился.
И не дожидаясь реакции Ривана, не дав и шанса оправдаться, молча махнул стражнику, что стоял у дверей темницы, развернулся и быстрым шагом покинул двор. Впрочем, какие тут могли быть оправдания, в голове не оказалось ни единой связной мысли. Риван лишь ощутил как похолодело нутро, когда стражник защелкнул на его запястьях кандалы, и скорее почувствовал, нежели увидел, как Раунхильд последовал за своим царем. Осознание, что пропал, совсем, бесповоротно, пришло только когда за спиной захлопнулась обитая железом дверь тесного темного каземата. В груди бешено заколотилось сердце, а мысли судорожно забились в голове. Жрец сел, скрестив ноги, на пол, устланный редкой сухой соломой, и попытался взять себя в руки, успокоиться. В глубине подземелья слышался гул отдаленных голосов, а в сыром воздухе витал едва различимый запах жженых трав. Вот бы сейчас иметь под рукой все необходимое, чтобы лично спросить у Бога-Ворона, для чего тот прислал сюда своего жреца, чего он добивался и что пошло не так? Как Корвус мог узнать? Риван всем сердцем надеялся, что к истязателям колдуна не угодили ни Арндис, ни Халь. Но кто мог выдать? Смутно вспоминалось, что офицерский состав Нигрима был в курсе о Риване, и солдаты, что впускали их в город, вот только видел ли кто его лицо да знал ли по имени? Жрец сделал несколько глубоких вздохов и решил оставить бестолковые размышления. Выберется ли он отсюда живым — вот единственный не лишенный смысла вопрос, но на него он до одури боялся узнать ответ.
По окончании ночи, что жрец провел без сна, вспоминая молитвы и слова своих наставников, ответ сам пришел в виде пары чернолатных солдат. Шагая под конвоем по ступеням наверх, Риван надеялся лишь об одном — не угодить в проклятые клетки. К короткому облегчению жреца, его провели мимо влажных от рассветной росы прутьев и направили к площади, где в первых лучах чернели ненавистные станы виселиц. Приближаясь к месту казни, Риван неистово захотел уйти на «ту сторону», предательски оставить свое тело, сбежать и не участвовать в этом похожем на кошмарный сон действии, но без трав, иглы и пера этот путь был для него закрыт. С первым шагом на эшафот на языке осел неприятный металлический привкус, со вторым в глазах постыдно помутнело. Когда палач стянул веревкой руки за спиной и накинул на шею петлю, Риван отважился посмотреть сначала по сторонам, на таких же обреченных, как и он, а затем на царский помост, о чем тут же пожалел. Рядом с Корвусом, опустив глаза, стоял тот, кто его и привез сюда, кто призван был защищать жреца. «Права была Арни о глазах-то», — с всепоглощающей тоской подумал Риван. И больше ни о чем не успел. Скрипнул люк, вырвав из легких хриплый вздох, шея воспылала огнем да наступила тьма…
========== 12. Птенец ==========
— Смотрю, братца твоего рядом нет, неужто надоел ты ему по пятам ходить?
— Халь носит дрова под навес, — почему-то оправдать брата казалось сейчас очень-очень важно, хотя в глубине души Кевин прекрасно понимал, что кузнецкому сыну до этого нет никакого дела.