Воронье живучее

— Но Дадоджон не хочет ее. Мне сказали, что после смерти Наргис он не желает возвращаться в кишлак. Покинул его навсегда.

— И ты веришь этим братьям? — всплеснула старушка руками. — Они стоят друг друга. Не стало Наргис, прилипнет к Марджоне. Лучше не связываться с этим родом, сынок!

Нуруллобек вздохнул.

— Хорошо, тетушка, я подумаю, — сказал он, понимая, что старушка права. Но как вырвать Марджону из сердца? Для того чтобы забыть ее, наверное, нужно полюбить другую. Сказано же поэтом: «В ответ любви нужна любовь, и только!»

Сердце старушки болело за Нуруллобека. Она поняла, что Нуруллобек, этот милый доверчивый юноша, любит, зная, как бессердечна, бесстыжа эта девчонка. Это не доведет его до добра. Он будет переживать и страдать, если Мулло Хокирох женит на Марджоне своего брата. Но даже если он добьется своего и сумеет взять Марджону, все равно не увидит счастья, потому что эта девка и ее братья-разбойники изведут его.

— Подумай, сынок, крепко подумай и постарайся выбросить из головы эту Марджону, — сказала старушка. Она поднялась. — Мне пора домой, я пойду. Посмотрим, что еще надумает мой старик, когда появится его братец. Если что не по мне, отравлю их, подсыплю им яду…

— Что-что? Отравите?! — Нуруллобек вытаращил глаза.

— Нет, не настоящим ядом, — улыбнулась старуха. — Я не убийца. Я отравлю их тем, что облегчу свое сердце — скажу им все, что о них думаю.

— Не надо вам связываться с ними, — сказал Нуруллобек, проводив тетушку до ворот. — Спасибо, что пришли, захаживайте почаще. До свидания.

— Счастливо оставаться, сынок, будь здоров! Поклонись от меня отцу с матерью. До свидания!..

_____

Мулло Хокирох отдавал богу душу. Но душа не хотела покидать тело, судорожно цеплялась за него. Смерть раздирала когтями мозги, чтобы выковырять оттуда душу, однако там ее не находила и тогда впивалась в сердце, а душа, перехитрив смерть, удирала в печень, смерть впивалась в печень — душа снова оказывалась в мозгах, и смерть снова бросалась туда. Мулло Хокирох стонал и скрежетал зубами, кусал подушку, кричал и метался. Это были адские муки, которые он познавал, еще не испустив дух.

Он хотел воды, хоть глоток воды, но не было человека, который дал бы ему напиться. Жену послал к председательше, Ахмаду велел прибрать хлев и почистить скотину, больше в доме никого нет, сам подняться не в силах. Все болит и горит, горит, полыхает… воды… пить… глоток воды!.. Почему он один? Почему некому присмотреть за ним? Почему?! Ведь мог бы Ахмад, пока не вернется старуха, посидеть у него в ногах, мог бы! Но нет, привычка — вторая натура. Даже корчась в смертельных муках, он не забыл распорядиться по хозяйству, не мог допустить, чтобы Ахмад сидел у его постели и бездельничал. Пусть работает, даром, что ли, он обязан кормить его, и поить, и одевать?..

Мулло Хокирох не предполагал, что день начнется такими адскими муками. Он хотел полежать в тишине, пораскинуть спокойно мозгами, еще раз обдумать план действий, тех, что связаны с Дадоджоном, и тех, что, используя поворот небес — крах Бурихона и предстоящий конец Абдусаттора и Хайдара, — направит он против секретаря райкома Аминджона. Он решил ускорить гибель этих глупцов. Но не вышло, помешала боль. От нее раскалывается голова, разрывается сердце, сжимается глотка, внутри все горит, и тяжелая черная завеса опускается на глаза, затмевает свет…

Сколько он был без сознания, несколько минут или несколько часов? Свет был мутным, дрожащим и зыбким, но все-таки свет, и, значит, душа еще не покинула тело, значит, еще жив, и опять один, опять, опять нет никого у постели. Куда запропастилась старуха? Проклятая, забыла, что он лежит один! Он ждет ее с нетерпением: что ответит ей Нодира? Хорошо, что боль немного отпустила, теперь можно подумать. Ему бы только дождаться Дадоджона, втолковать этому сопляку и болвану, что он, его ака Мулло, собирается покинуть белый свет, а кому же он оставит добро, как не ему, Дадоджону?!

Дверь отворилась, в комнату вошла Гульмох. Мулло Хокироху показалось, что старуха мрачнее обычного, почернела лицом, и только глаза горят лихорадочным огнем. С чего бы это? Неужели горюет? Видит, что он умирает, и жалеет? Или председательша ее огорчила, сказала что-то не то?

— Где задержалась? — разжал Мулло Хокирох губы. Слова вырывались из глотки с хрипом. — Наплевать, что я один?

— Ахмада же оставляла с вами! — ответила старуха и, брезгливо поморщившись, села поодаль от его постели.

— Все сделала, как сказал?

— Сделала.

— Ну и что?

— Что «что»? Пришла и сказала, председательша пообещала.

— Машину послали или нет?

— Откуда я знаю? — вдруг тоже повысила голос старуха. — Сказала, что пошлет. Я что, должна была караулить, когда она поедет? Может быть, еще сделать из своих волос веник и подметать перед вашим братцем дорогу?