Воронье живучее

Мулло Хокирох разинул рот от изумления. Он не поверил своим ушам. Да его ли это старуха, та ли кроткая Гульмох говорит или кто-то другой? Что за тон? Откуда столько злости и гнева? Чем она недовольна? Ей не нравится возвращение моего брата?.. Ну да, конечно! Если Дадоджон вернется до того, как я преставлюсь, эта стерва не сумеет ничего припрятать. Вот почему она горюет. Вот откуда ее злость. Пусть хоть лопнет от гнева, ничего не получит! Все деньги лежат в разных сберкассах на имя Дадоджона, ему быть наследником! Твой Мулло Хокирох, старуха, не такой простак, чтобы держать деньги и ценности дома. Он обо всем позаботился, так что можешь кусать свои локти…

— Я видела своего племянника Нуруллобека, — сказала женщина, облив мужа презрительным взглядом. — Он передал вам привет. Желает, чтобы вы быстрее поправились. Он собирается вскоре жениться. Пусть, говорит, верховодит на свадьбе ака Мулло.

«Ах, вот оно что, — подумал старик, — она виделась с Нуруллобеком, и тот поплакался ей, наговорил на меня, потому она и кипит, потому и язвит. Ну, погоди, проклятая! Пусть твой Нуруллобек еще поучится хитростям у меня!»

— Странно, — сказал он, изобразив на лице улыбку. — Нуруллобек собирается играть свадьбу? Не знает, что я лежу на смертном одре?

— Ну и что? Из-за этого должен остановиться мир? Люди должны отложить свадьбы и праздники? — Гульмох желчно рассмеялась. — С какой стати Нуруллобек должен откладывать женитьбу из-за вас? Вы же ему враг проклятый!

— Что ты говоришь? — Старик не сгонял с лица улыбки. — Я заклятый враг Нуруллобека? С чего это ты решила? Кто наболтал тебе? Как же я мог плохо относиться к нему, если считал его вместо сына, которого ты не родила мне?

Но Гульмох пропустила последние слова, всегда вызывавшие в ней чувство вины, мимо ушей и сказала:

— Зачем же тогда упрятали его в тюрьму?

Старик понял, что Нуруллобек выболтал ей все, и, убрав с лица улыбку, придал ему грустное, страдальческое выражение.

— Нуруллобек ввел тебя в заблуждение, — произнес он тихим, дрожащим голосом. — Я лежу на смертном одре, поднимусь ли, не знаю. Уходя на тот свет, не совру! Я не виноват, что Нуруллобека посадили в тюрьму, он сам виноват, зачем нарушал законы? Зачем держал в интернате детей Бурихона, Хайдара и других, им подобных? Не буду кривить душой, скажу откровенно: можно было бы не доводить до тюрьмы, если бы он не разозлил Бурихона. Зачем ему надо было волочиться за его сестрой? Тем более что знал: Бурихон отбился от рук, погряз в пороках и пьянстве и мое слово уже на него не действовало. Клянусь, всевышний не даст соврать: если бы Бурихон был прежним, я не позволил бы ему арестовать Нуруллобека, хотя он тоже не уважил меня. Он ведь знал, что я сватаю Марджону за Дадоджона…

— Марджону возьмет Нуруллобек! — резко перебила женщина. — Они дали друг другу слово.

— Врешь! — вскричал старик и, посмотрев на жену круглыми, остановившимися глазами, вдруг застонал и захрипел: — Голова, ой голова… Господи, возьми меня поскорее!..

В сердце старухи проснулась жалость, в голосе прозвучало участие.

— Опять схватило? — Она пересела к нему на постель, помассировала его лоб и виски. — Мучаетесь, страдаете, плачете, — говорила она, взяв его руку в свою. — Если бы в свое время жалели, не обижали и не заставляли страдать других, господь бог внял бы вашим молитвам и был бы милосерднее. Покайтесь в грехах и повинитесь перед людьми, может, создатель облегчит ваши муки. О себе я ничего не скажу. За эти тридцать восемь лет, что прожила с вами, ни солнца не видала, ни луны. Но я не жалуюсь, такова уж моя доля. Я вас прощаю. Но председательша, Нуруллобек и другие, они же не знают, сколько зла вы творили за их спиной и против них! Повинитесь и покайтесь, попросите прощения, чтобы бог помог вам легко расстаться с душой.

Трудно сказать, слышал ли старик эти слова или нет, а если слышал, то понимал ли, что говорит жена. Он лежал с закрытыми глазами, с лицом, искаженным страданием, а потом и вовсе впал в забытье.

Очнулся Мулло Хокирох в сумерках и, едва приподняв веки, увидел Дадоджона, который сидел на краю его постели и смотрел на него с тревогой и любовью.

— A-а, явился беглец, — сдавленным голосом вымолвил Мулло Хокирох, и на губах его появилась улыбка.

— Явился, ака, вернулся, простите меня, дурака, я виноват! — умоляюще произнес Дадоджон.