Воронье живучее

— Гражданин! — сказал он. — Вам придется сдать номер. Пока могли, мы вас держали. Освободите, пожалуйста, номер к четырем часам дня.

— Я еще не кончил своих дел, — сказал Дадоджон. — Куда же мне деваться?

— Если захотите, переведем в другой номер.

— В какой?

— Общий, двенадцатиместный.

— Ладно, я вернусь, потом решим.

— Я предупредил вас, претензий не предъявляйте!

Дадоджон с усмешкой подумал, что администратору, наверное, нужна взятка, надумал получить «бронь» из его кармана. «Черта лысого ты у меня получишь! — засмеялся Дадоджон в душе. — Если понадобится, напущу на тебя ака Истада — вы две половинки одного яблока, сговоритесь. А нет, приведу к тебе Махмуджона…»

Подошел автобус, Дадоджон залез в него и сел на свободное место у самого выхода.

В приемной наркома никого не было. Дадоджон смело открыл дверь и вошел в кабинет. Нарком сидел за большим письменным столом, на котором стояли несколько телефонов, массивный чернильный прибор, громоздились разноцветные толстые папки: одну из них хозяин кабинета листал.

— Здравствуйте, товарищ нарком! — сказал Дадоджон. — Извините, что вошел без разрешения, секретарши нет, и я…

— Ничего, проходи. Садись! Кто таков?

— Я Остонов Дадоджон из Богистана, — представился Дадоджон, немного смущенный простецким обращением наркома. — Недавно демобилизовался.

— Очень хорошо. Когда был призван?

— В феврале сорок второго. Я окончил юридическую школу, несколько месяцев был на стажировке, пока не призвали. Воевал до последнего дня, был в Польше, Венгрии, Германии и Чехословакии.

— В каком звании?

— Лейтенант.

— Хорошо, очень хорошо… Ну, а что привело тебя сюда? Работать будешь? Или продолжать учиться?

— Я приехал получить диплом, а потом направление на работу. Но…

— Что «но»?

— Директор школы товарищ Гаюр-заде не выдал мне диплома. Сказал, что прежде должен отработать год.

— Таковы правила, — улыбнулся нарком. — Гаюр-ака сказал тебе правду. Но раз ты уже работал, а тем более участник войны, можно сделать исключение.

— Спасибо, товарищ нарком! — воскликнул Дадоджон. — Это же самое я говорил Гаюр-заде. Однако Гаюр-заде…

— Он не вник, — сказал нарком и нажал на кнопку.

Вошла секретарша.

— Соедините меня с Гаюр-заде, — распорядился нарком.

Секретарша вышла. Нарком улыбнулся Дадоджону и снова взялся листать папку. Найдя какую-то бумагу, он углубился в нее, а Дадоджон вдруг услышал стук своего сердца… Интересно, что ответит Гаюр-заде? Он, разумеется, обязан выполнить указание наркома. Иначе и быть не может. Если начнет тянуть, можно будет спросить, на каком основании сделал исключение из общего правила для завмаговского сынка Шарифджона Лутфуллаева. Бой так бой…

— А где ты хочешь работать? — вдруг спросил нарком.

Дадоджон облизал пересохшие губы и ответил:

— Не знаю. Куда пошлете…

— По-моему, раз у тебя нет опыта, стоит поработать помощником опытного прокурора или судьи и лишь потом переходить на самостоятельную работу.

Дадоджон не успел ответить. На столе замигала лампочка, и нарком поднял телефонную трубку. Вначале он говорил с Гаюр-заде резким, жестким тоном, но потом стал слушать внимательно и лишь иногда вставлял: «Ну да?», «Установлено?», «Так, так…» — и при этом искоса поглядывал на Дадоджона, затаившего дыхание. Наконец он произнес: «Ладно, разберемся» — и, положив трубку, глянул в упор и спросил:

— Какое у тебя социальное происхождение?

— Из дехкан, — машинально ответил Дадоджон и похолодел.

Вот где всплыло то, что он давным-давно позабыл. Да, он сын дехканина, но не бедняка и даже не середняка, а богатея мироеда, да еще запятнанного кровью. Он хорошо знал, что его отец был басмачом и сдался на милость властей. И уцелел лишь благодаря обещанной ему амнистии. Но он тогда был ребенком, учился в школе… он не помнит отца, его вырастил старший брат, колхозник, авторитетный, уважаемый человек.

— Гаюр-заде утверждает, что ты скрыл некоторые факты своей биографии, — сказал нарком. — Твоего отца осудили как басмача, это верно?

Дадоджон не смог сразу ответить; досада, обида и боль сжали горло. Он ощутил себя жалким и слабым. Его глаза расширились от страха, когда он увидел, как нарком нажал на кнопку звонка, чтобы вызвать секретаршу. И словно из туманной дали донесся до него голос наркома, попросившего секретаршу пригласить заведующего отделом кадров с личным делом Дадоджона Остонова. Нарком больше не смотрел на него…

— Я был маленьким, совсем маленьким… — с трудом вымолвил Дадоджон. — Я ничего не помню… Меня воспитал комсомол. Я воевал, имею награды… На фронте меня приняли в партию… Неужели…

— Разберемся, — сказал нарком и уставился на дверь.

Заведующий отделом кадров, смуглый высокий мужчина средних лет, вошел в кабинет быстрым шагом, положил перед наркомом серую папку с крупной черной надписью «Личное дело» и сказал:

— Некоторые материалы Гаюр-заде принес два дня назад, не успели подшить. Извините.

— Садитесь! — сказал нарком и внимательно, от первого до последнего листка просмотрев дело, глянул на Дадоджона. — Ясно, — произнес он, закрыл папку и уточнил: — Значит, раньше этих материалов не знали?