Воронеж – река глубокая

В городе жило много «бывших». Город до революции был дворянским гнездом. «Бывшие» — пожилые люди, растерявшие в урагане революции здоровье и близких, не говоря уже о поместьях и состояниях, томимые беско­нечным одиночеством, буквально навязывались добро­вольными боннами к нам, детям рабочих и крестьян.

Если бы я в то время понимал, сколько хорошего я мог получить от нашей соседки, тети Клары!

Она была одинокой и чопорной. Почему-то она безумно меня любила, хотя я принес ей огорчений не меньше, чем революция. Она пыталась привить мне любовь, как сейчас говорят, к серьезной музыке, любовь к театру, к немецкому языку. Но я рвался на улицу. Немецкий язык привился ко мне, как черенок ябло­ни к водосточной трубе, а в серьезной музыке я дальше «Чижика-пыжика» одним пальцем так и не пошел.

В школе у меня тоже пытались найти талант. Мария Васильевна, моя первая учительница, вдруг решила, что я умею читать рассказ Зощенко. Меня, как рекрута, свели в Дом народного творчества, я добросовестно отмучился два занятия, затем удрал кататься на под­ножке трамвая. Не детского — взрослого, и не с пра­вой стороны, а с левой, на заячьей площадке. Ро­дители и тетя Клара ломали голову, в кого я по­шел...

Да, я вам еще не представился. Так вот... Фамилия моя самая что ни на есть простая — Васин, а имя... Имя придумал отец. Видно, в годы, когда я появился на свет, он впервые прочитал Шиллера, потому что меня назвали в честь героя какой-то драмы Альбертом.

Я-то еще что... Альберт так Альберт, а вот моему братишке куда больше не повезло. Он был на год моло­же. Неизвестно, чем увлекался при рождении брата наш отец, но братишку назвали Рогдаем.

Батька наш вообще был увлекающейся натурой. В детстве он не получил систематического образования, поэтому в зрелые годы продолжал самообразовываться. Когда-то по семейным обстоятельствам он бросил строи­тельный институт на втором курсе. Работал отец прора­бом. Величал он себя «потомственным солдатом»: наш прадед был простым солдатом, воевал в Болгарии с тур­ками, наш дед был солдатом, воевал и сложил голову в Маньчжурии, мой отец... Он был рядовым красно­армейцем в гражданскую, в финскую и в эту... Ушел добровольцем в первый день войны. А через месяц про­пал, и я не знаю, где его могила. Он уехал и пропал без вести, рядовой Красной Армии, потомственный солдат России Васин Терентий Васильевич.

Целый год Великая война подбиралась к нашему городу: сначала ушли мужчины, потом стали приходить извещения: «Пал героем в боях за священную совет­скую землю...» Первые воздушные тревоги... Никто их почему-то не принимал всерьез. Даже в начале сорок второго года. На ночное небо смотрели, как на сцену балагана,— ждали от фокусника интересного фокуса. Многие мечтали потушить хотя бы одну немецкую «за­жигалку», а мы с Рогдаем даже и не надеялись, что нам хоть когда-нибудь свалится с неба подобное счастье.

Первая фугасная бомба упала в детский городской сад.

Это был замечательный сад! Здесь всегда было полно ребятишек. Зимой в саду открывался каток, на катке устраивались карнавалы. Я два раза получал призы за костюм. Благодарить же нужно было не меня, а тетю Клару.

Уже не помню сейчас, какой у меня был костюм в первый раз, а вот на новогоднем карнавале у меня был...

Тетя Клара пришла к нам и сказала:

— Товарищ комиссар! (Это она так называла отца, потому что он был членом партии.) Вы совершенно не уделяете времени воспитанию вашего ребенка.

— Что там еще придумали? — оторвался отец от книги Чарльза Диккенса «Оливер Твист», которую он читал вслух. Отец восхищался Диккенсом и требовал, чтобы мы слушали, как он читает.

— Наступает Новый год,— сказала тетя Клара и достала из сумочки пачку ростовских папирос «Пуш­ка».— Я прочла в «Коммуне», что на катке в Пионер­ском саду будет маскарад.

Валяйте, наряжайте его Красной Шапочкой,— дал согласие отец.— Что ему нужно?

— Два килограмма овса.

- Чего?—отец даже вздрогнул.— Альберт будет изображать любимого коня Буденного? Зачем ему овес?

— Я сошью ему костюм, за который взяла приз в гимназии Фолька,— пообещала тетя Клара.

И она сдержала слово. Она здорово придумала. Мать купила марли. Отец принес овса. Марлю расстели­ли в трех комнатах. Овес насыпали сверху. Смочили. Поливали. Овес пророс. Ростки были сантиметра два. И вот из этого «зеленого шума» мне и смастерили карна­вальный костюм.

Тетя Клара и мать целый день кроили, подшивали... Главное, чтобы зелень была свежей и не осыпалась. Меня и Рогдая выставили в коридор бывшей гостиницы «Гранд-отель».

Мы гоняли кошек, плевали сверху вниз, катались на перилах черной лестницы; пытались прорваться в гости к дворнику дяде Ване, но он мрачно обругал нас «анти­христами головастыми» и вытолкал из комнаты, где вкусно пахло вареной картошкой и подсолнечным мас­лом.

Подобрал нас актер Боянов. Это был невысокого роста плотный мужчина. Он играл в оперетте самые смешные роли. Его жены дома не было, так что мужской компании никто не мешал. На столе стояла бутылка водки... Веселились мы от души, каждый на свой ма­нер.