Воронеж – река глубокая

Мы вылезли на крышу и спустились в «логово номер один» — узкую щель между двумя домами, глубиной в пол-этажа. Сюда выходили кухонные окна из толстого бутылочного стекла. Окна не открывались, так что в логове было относительно чисто. Росли чахлые побе­ги тополя, какая-то травка, пахло сыростью и кош­ками.

У Женьки нашлась пачка «Звездочки». Мы решили научиться курить. Женька покуривал, его уже ловили в школьной уборной, водили к директору. У него и цвет лица был желтоватый, как у всех малолетних курильщи­ков. Он умел пускать дым через нос. Мне тоже захоте­лось немедленно научиться пускать дым через нос. Я попробовал. Из глаз брызнули слезы, я закашлялся, голова закружилась.

— Я умею, — похвастался Рогдай.

Он, как всегда, схитрил: набрал полный рот дыма и пыхнул.

— Так не по-настоящему,— сказал Женька и проде­монстрировал свое искусство.

— Я так умею...— не сдавался Рогдай,— Подума­ешь, через нос! Если захочу, научусь пускать дым через уши, как один дядька в деревне.

Меня подташнивало. Я бросил папироску, дрянь. В щель донесся какой-то гул. Рогдай тоже бросил папи­роску. Мы посмотрели вверх.

— Самолет,— сказал Женька.

Из щели высоко в небе был виден самолет. Он развернулся и заскользил вниз, потом рванул вверх. От него отделились черные точки; они были видны долю секунды, потом все быстрее, быстрее стали падать.

— Немец!

На фюзеляже самолета был черный крест.

Упираясь в противоположные стены руками и нога­ми, мы полезли вверх и вылезли из логова.

С крыши открывался город: Десятая школа за базаром, правее — новая гостиница «Воронеж», гра­нитный колосс обкома, левее «Утюжок» — так назы­вали воронежцы здание, врезающееся в проспект Рево­люции.

Загрохотали взрывы, и взлетели столбы дыма. В сто­роне мясокомбината в небе появились облачка разрывов зенитных снарядов. С нашего дома застрочил пулемет. Мы первый раз в жизни слышали настоящий пуле­мет.

— Эй, мелюзга пузатая! — закричали сбоку.— Быстрее сюда! Сюда! Быстрее с крыши! Взрывной волной сбросит...

Из слухового окна по пояс высунулся дядька в сталь­ной каске. Лицо у него было красным от натуги, он размахивал руками.

Со стороны Чугунного кладбища на бреющем полете почти над самыми крышами домов пронесся немецкий штурмовик, рев моторов бросил нас на крышу. Железо обожгло, оно пахло ржавчиной и краской. Что-то зацо­кало по кровле, точно гвоздями протыкали барабан.

— Зажигалки!

Одна из зажигательных бомб скользнула по крыше, скользнула и ударилась в желоб. Крышу недавно отре­монтировали, желоб был новенький и выдержал удар зажигалки, прогнулся, но не оторвался.

Женька скатился вниз, к краю крыши.

— Идиот! Сорвешься! Упадешь! — закричали мы с Рогдаем.

Женька улегся на спину, уцепился руками за ребра листов кровельного железа и стал ногой бить по желобу.

Жар пламени был настолько сильным, что желоб прогорел, зажигалка, опалив фасад Дома артистов, сама упала во двор.

Потом мы пролезли через слуховое окно на чердак. По чердаку метались люди: сюда упали три штуки. Две утопили, как котят, в бочке с водой, третью засыпали песком.

— Дуй, ребята, отсюда, сыпь отсюда быстрее! — закричали на нас.

Мы вышли на лестницу. Навстречу поднимался актер Боянов. Он запыхался, сбоку у него болтался противогаз в огромной, как нищенская сума, противо­газной сумке.

— Где народ? — спросил он.— Я на репетицию опаздываю!

Никто в то утро еще не догадывался о масштабе бедствия, о той страшной участи, которую немецкое командование уготовило городу. Много лет спустя исто­рики напишут: «Наступление на Воронежском фронте летом 42-го года было отвлекающим. Основной удар немецкой армии был направлен на Сталинград и Кав­каз...»

Легко сказать «отвлекающим»! Это было началом конца довоенного Воронежа.

Дома нас ждала мать.

— Где запропастились? — всполошилась она,— Я на минуту... Сядьте, садитесь! Сядьте, вам говорят, послушайте! Ты что здесь делаешь? — увидела она Женьку.— Мать, наверное, с ног сбилась, а ты шлындраешь неизвестно где.

— Ее нет... Она на окопах,— сказал Женька.

— Все равно иди домой и не бегай где попало...— Мать присела на край кровати.— Я на минуту... Вы не бойтесь. Если что, то... Если будут эвакуировать, я за вами заеду. Будьте дома. Алик, ты старший, пригляди за Рогдаем. Никуда не уходите, ждите меня.

И она ушла.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Фашисты бомбили Воронеж строго по плану в шах­матном порядке,— пролетят, затем возвращаются и снова бомбят, атакуют цели, не разрушенные в предыду­щем заходе. На втором году войны они еще могли позволить себе такую роскошь, как аккуратность и точ­ность.

Первый день бомбежки мы с братом просидели в комнате: мать забыла сказать, чтобы мы бежали в бомбоубежище, в подвал, и нашим убежищем стала кровать, мы залезли под нее, забились в угол.

Взрывной волной — рвануло где-то рядом — выса­дило окно, не помогла бумага, наклеенная полоса­ми крест-накрест. Осколками стекла усыпало пол, стены Дома артистов заходили ходуном, с потолка обвалилась пластами штукатурка, двери сорвало с петель...

У меня началась головная боль, и вместе с ней мною овладел животный страх, дикий и беспредельный.