Воронья шпора

Советники французского короля, бесспорно, сочли, что открылся отличный шанс. Правивший в Англии Ричард Плантагенет сделался слабее, чем когда-либо прежде, линия его прервалась. И если удастся выманить его на поле до того, когда у него родится новый наследник, то корону можно будет забрать прямо из его рук, снять с его головы. Это был шанс, отчаянный и ненадежный, который почти наверняка будет стоить им жизни. И тем не менее они рискнут. Джаспер широко улыбнулся сыну своего брата, прекрасно понимая, что именно услышит сейчас.

– Высадимся в Пембруке, дядя, – проговорил Генри Тюдор. – Мне хотелось бы побывать дома.

31

Корабли отошли от побережья Бретани в самый разгар лета, в жаркую и угрюмую августовскую ночь. Тюдоры договорились об этом с людьми короля и с герцогом Бретонским. Повторения давешней катастрофы, когда они отплыли от берега прямо в пасть осеннего шторма, просто не могло быть. Теперь время никуда не торопило их, и они дождались тихого моря, чистого неба и полной луны, чтобы она освещала их путь. Впрочем, всегда существовала возможность наткнуться в открытом море на английский военный корабль или даже на шлюпку таможенников, поджидающих контрабандистов на глади морской. С такими возможностями следовало считаться, хотя капитан любого одиночного корабля, завидев вдали такой флот, непременно даст деру.

Они пересекли ласковое и совсем не грозное море.

Военные корабли убрали паруса, хотя ветра и так почти не было: стоял пракически полный штиль. Суда бросили якоря в игривой воде, а потом стали по порядку подходить к причалам, чтобы выгрузить людей, пушки и лошадей, после чего вернулись назад, на открытую воду.

Французские солдаты, впервые ступившие на валлийскую почву, собирались тесными группами по мере того, как прибывали новые и новые люди. По первости произошла потасовка с местными, и пара человек осталась остывать, лежа на мостовой. Какой-то мальчишка с воплями о помощи метнулся в холмы, и еще до того, как успел разгрузиться последний корабль, на самом высоком из местных утесов вспыхнул сигнальный костер, после чего в миле немедленно зажегся другой.

Жители прибрежных деревень были знакомы с морскими разбойниками и работорговцами еще со времен Рима, а может, и раньше. И к тому времени, когда выглянуло солнце, они, словно тени, растворились в густых лесах, прихватив с собой луки и топоры, чтобы охранять своих детей и женщин. Местные превосходно знали, что грабители забирают все, что можно унести, а остальное сжигают.

Однако солдаты Тюдоров пришли в Уэльс не за этим. Они назначили себе границу и соблюдали ее. Не отходя от пристаней, с помощью лебедок и блоков собрали колесные лафеты и перегрузили на них пушки, отделавшись несколькими придавленными пальцами и крепкой руганью.

Дозорные помчались во всех направлениях, призывая к себе тех, кто еще не забыл Тюдоров.

Пембрукский замок находился в считаных милях – за последнюю дюжину лет Джаспер никогда не приближался к нему настолько близко. Поворачиваясь лицом к рассвету, он буквально ощущал близость замка. Леса и обочины дорог Бретани и Парижа никогда не пахли так, как эти, – их запах он помнил с детства. И просто от того, что старший Тюдор оказался здесь, на него нахлынула тысяча воспоминаний – от улыбки отца до плавания в обжигающе холодном озере в горах Бреккнокк, которые отец Оуэн называл Брейкнекс, Сверни Шею.

Знакомые уголки манили Джаспера к себе, зазывали его подальше от моря. Ему пришлось провести во Франции едва ли не столько же лет, сколько в Уэльсе, однако он знал, где находится его дом.

Им была неприступная, сложенная из серого камня крепость, ни разу не взятая врагом, в которой он когда-то был графом. И он поклялся себе в том, что однажды еще въедет в ворота Пембрука в качестве его лорда. Странные вещи приключаются в истории мира, подумал старый Тюдор. И одна из них случилась в эту самую ночь с армией, готовой идти через весь Уэльс в защиту претензии его племянника, бросившего вызов последнему Плантагенету.

Вокруг Джаспера, кроме французских, звучали английские и редкие валлийские голоса. Люди, присоединившиеся к ним в Бретани, не остались позади. Они высадились вместе с остальными, и на его глазах кое-кто из них нагибался, срывая пучок травы или подбирая несколько камешков, остававшихся в руке. В жесте этом ощущалась любовь, которую трудно описать тому, кто не знал ее. Тюдор улыбнулся самому себе, нащупывая в кармане гладкий камушек, некогда лежавший в одной из стен Пембрука. Он отлично понимал этих людей.