Воронья шпора

Припав спиной к камням стены, граф глубоко дышал, наполняя легкие чистым воздухом, не замаранным на высоте вонью извилистых улочек и кухонных очагов. Он видел их дочку, свою внучку, родившуюся на море и получившую имя только для того, чтобы умереть некрещеной в брызгах морской пены. Это приказ короля Эдуарда не позволил им высадиться со своего утлого суденышка в Кале. Это флот лорда Риверса пытался перехватить их у южного берега Англии и прогнал их в открытое море.

Уорик скреб стальными пластинами своей латной перчатки по кирпичу, оставляя на нем все более глубокие борозды и не замечая этого. Он помнил Эдуарда еще юным бычком, любителем выпить, подраться и посетить гарнизонных девок в Кале. Тогда Эдуард звался графом Марчским и принимал наставления Ричарда, тогда этому молодому человеку хватало ума понять, что у него можно кое-чему научиться. Так, во всяком случае, казалось. Уорик был наставником Эдуарда, его учителем и понимал, что отчасти несет ответственность за то, каким человеком стал его подопечный. Но только отчасти – целиком нести за него ответственность он не мог. Молодой король неудачно женился, и, возможно, именно эта ошибка разбила его судьбу – так трескается мраморный блок под ударом резца. А может быть, эта слабость так и не проявила бы себя, если б он, Уорик, не помог ему посягнуть на престол, протянуть руку к короне, которой Эдуард не заслужил и которой не был достоин. Они низложили святого, и Эдуард сделался королем в крови и отмщении. Быть может, его погубили грехи. Или гордыня.

Ричард еще сильнее поскреб металлическими пальцами по камню, словно стремясь что-то сковырнуть с них, оставить отметину. Он пожалел, что Дерри Брюера нет рядом и некому дать ему совет. Граф привык к едкому старику и находил его насмешки странным образом утешительными.

Эдуард Плантагенет вновь выехал на поле брани. Любой человек, побывавший при Таутоне и не забывший Мортимерс-Кросс[31]

, невольно поежился бы от страха, услышав об этом. Уорик не мог отрицать, что и сам испытывает страх, наблюдая за тем, как армия Йорка продвигается вперед ровными, но редкими рядами, шириной во весь город. Одна передняя шеренга занимала тысячу ярдов, и один Бог ведает, сколько шеренг приближалось следом за нею.

Повинуясь внезапному порыву, Ричард повернулся к сторожевой башне и торопливо поднялся наверх по расположенной внутри нее лестнице. Через считаные мгновения он оказался на восьмигранной верхушке, с которой открывался вид на растянувшуюся на мили и мили в самом сердце Англии просторную равнину. Такую местность и сам Цезарь избрал бы местом для сражения. Уорик ощутил, как заторопилось его сердце, и понял, что Эдуард не успел собрать ту могучую рать, прихода которой он так опасался. Кларенс привел к своему брату три тысячи, которых он лишил графа своим предательством. Но и в таком случае войско бывшего короля начитывало не более чем десять или, быть может, одиннадцать тысяч человек.

Уорик помнил, как стоял перед холмом у Сент-Олбанса, разглядывая дорогу, перегороженную колючими ветвями и ломаными досками. Тогда он и его отец находились рядом с Ричардом, герцогом Йоркским, войско которого насчитывало всего три тысячи человек, существенно уступая в численности ратям последующих времен. Граф помнил, что тогда купеческие гильдии жаловались на тот ущерб, который претерпела торговля, и на то, что в результате войны страна обеднела, и на то, что им приходится делать оружие, а не мирные инструменты из железа и посуду из пьютера, и выкармливать на убой баранов, коров и свиней для нужд армий.

Война задела своим крылом каждого, и, рассматривая становящийся строй, Уорик вспомнил об отце и порадовался налетевшему ветерку, своим порывом высушившему его глаза. Те, ушедшие, были добрыми людьми – не такими, как явившиеся им на замену.

Он смотрел, все царапая латной перчаткой по камню, на то, как вперед выехал Эдуард Йорк со своими двумя братьями и свитой из полудюжины латников-рыцарей. Ветерок гнал полотнища знамен к городу. Препоясанные мечами Эдуард и Ричард поверх доспехов были одеты в длинные сюркоты[32]

, разделенные на четверти славных цветов: красного, синего и золотого, со львами и французскими лилиями.

Стяги являли собой утонченную смесь гербов Йорка, Глостера и Кларенса, просчитанную, как вызов: дом Йорков, объединившийся и выступивший против него. Пожалуй, зрелище это предназначалось не столько для Ричарда Уорика, сколько для тех, кто взирал на него со стен.

Знамена самого Уорика были выставлены над его головой. Взглянув на цвета своего щита, граф удивился тому, что все они, предводители обоих войск, принадлежат к одному и тому же рыцарскому ордену. Йорк, Глостер, Кларенс, Гастингс, сам Уорик и его брат Монтегю, приближавшийся со своим войском с севера, – все они принадлежали к ордену Подвязки[33], девиз которого был вышит на всех фамильных гербах: «Honi soit qui mal y pense… Да будет плохо тому, кто плохо об этом подумает».