Вороний остров

Очень часто, когда они встречались, все разговоры вились вокруг Майка, потому что у него была гораздо более интересная и насыщенная жизнь, чем у остальных членов семьи, и потому что он был прирожденным рассказчиком. Занятно, что каждый в семье говорил со своим акцентом – у Ребекки сохранилось британское произношение, но речь была разбавлена американизмами, Джонни «застрял» со своим говором где-то посередине Атлантики и звучал как рыбак с дальних островов, а вот Майк говорил как коренной житель Нью-Йорка. От этого его рассказы только выигрывали. Их отец часто специально задавал ему какие-нибудь провокационные вопросы типа «Что случилось с той блондинкой, с которой ты не так давно ходил на свидание?», зная, что за этим последует какая-нибудь занятная история. При этом самоирония, с которой Майк ее излагал, не позволяла заподозрить его в тщеславии. Он часто подшучивал над собой, говоря, что пока не дорос до серьезных отношений, а его успех в мире информационных технологий вызван тем, что до сего дня никто не понял, какое на самом деле фуфло его знаменитое приложение.

В тот последний раз, когда они все четверо обедали вместе, было холодно, листва облетела с деревьев, из решеток метро поднимался пар, как будто бы земля не могла надышаться перед зимней спячкой. Джонни по обыкновению привез отца, как он делал все последние годы, после чего довольно скоро в ресторане появилась Ребекка, которая чувствовала себя совершенно обессиленной, и не потому, что только что отпахала восемнадцать часов на дежурстве в больнице, а потому, что в то время была беременна Кирой и уже на седьмом месяце. Майк появился только через полчаса, когда мужчины уже заказали по второму пиву, а Ребекка пила диетическую колу. Как только Майк расположился в кабинке у окна, за которым угрожающе вздымалась эстакада железной дороги, он спросил: «Помните Элис? Я с ней одно время встречался».

Все остальные молча уставились на него, ожидая продолжения.

– Это было десять, может быть, двенадцать лет назад, – пояснил Майк родственникам.

Ребекка посмотрела на Джонни, который только пожал плечами, и стало ясно, что не только она понятия не имеет, кто такая Элис. Майк недоуменно взъерошил свою густую темную шевелюру и повернулся к отцу:

– А ты, папа? Ты помнишь Элис?

Их отец не ответил, но только хитро улыбнулся, как всегда, когда Майк пускался в одну из историй о своих пассиях.

– Значит, никто ее не помнит? – настаивал Майк.

Джонни усмехнулся:

– Честно говоря, Майки, последняя из твоих подруг получила, если мне не изменяет память, номер сто-пятьсот тысяч…

– Я серьезно, Джонни, – прервал его Майк.

Теперь все Мерфи смотрели на самого младшего из них в полном удивлении, а улыбка сползла с лица отца. Майк же не сводил глаз с запотевшей пивной бутылки, стоявшей на столе перед ним.

– Что с тобой такое, черт возьми? – спросила его Ребекка, раздраженная внезапной мрачностью брата, уставшая после дежурства и от того, что носила на себе двадцать шесть фунтов лишнего веса.

– Что со мной? – он поднял глаза, и в них внезапно сверкнули слезы, заметные даже в полумраке ресторана. – Да я с ней встречался целых шесть месяцев, а никто из вас ее не помнит. Это нормально?

– Почему эта Элис так много значит для тебя, сын? – отец говорил успокаивающе, а его тонкая рука в прожилках вен потянулась через стол к руке Майка. – Что пошло не так и о чем ты сожалеешь?

Отец слово в слово повторил тот вопрос, который задавал им в детстве, когда кто-то из детей делал что-то неправильное. Сначала он отсылал провинившегося с требованием хорошенько подумать о своем поведении, а когда тот возвращался, чтобы извиниться, спрашивал: «О чем ты сожалеешь?»

– Элис вчера умерла, – произнес Майк почти шепотом.

– Проклятие! – воскликнул Джонни. – Соболезную, брат.

– Она погибла, спрыгнула с крыши, – тихо сказал Майк.

– Какой ужас! – вскричала Ребекка, – Майки, мне так жаль…

– Она мне позвонила с неделю назад совершенно неожиданно, а я с трудом вспомнил, кто она такая, – продолжал Майк тусклым голосом. Он снял с мокрой бутылки этикетку и принялся машинально складывать ее на столе, отчего квадратик делался все меньше и меньше. – Наверное, она звонила каждому, кто когда-то причинил ей боль. А я в свое время обошелся с ней плохо и вдобавок не сразу вспомнил.

– Ты не несешь ответственности за то, что она сделала, – заметил Джонни.

– Возможно, в этом была и моя вина…

– Исключено, Майки. Нельзя жить с оглядкой, постоянно терзая себя вопросами, не вызовет ли любое твое решение отклик через целых десять лет.

– Джонни прав, сынок, – твердо сказал отец.

Но Майк явно ожидал не такого ответа – во всяком случае, слова родных не принесли ему облегчения.

– Я не хочу быть бесчувственным негодяем, плюющим на тех, кто проходит через мою жизнь, – сказал он, и в тот момент Ребекка подумала, что никогда не видела брата таким лишенным своей обычной самоуверенности, таким взволнованным и обеспокоенным. – Если судьба предоставляет мне шанс, я должен им воспользоваться, сделать все возможное, чтобы помогать тем, кому я дорог.

* * *