Ворота Победы

Строй пленных снова стал толпой — расхристанной, идущей не в ногу. Больше за все время марша никаких происшествий не случилось, попыток побега и бунта не было — не нашлось дураков и самоубийц. А позади немецких колонн ехали поливальные машины, как в иной истории, оставшейся неизвестной москвичам, что сейчас смотрели на шествие побежденный врагов. Но товарищ Сталин, отдавая приказ, ничего не забывал!

Пусть это действие состоится — с тем же результатом, что и тогда. Еще, именно в день рождения фюрера — ему подарком. И еще — может быть, чисто теоретически, и в нашем будущем поднимут голову фашиствующие недобитки, как недотертая плесень — но даже у них этот день будет ассоциироваться не с очередным юбилеем величайшего мерзавцы и преступника двадцатого века, а с годовщиной «парада позора», вошедшего в эту историю, как положено, увековеченного на кино- и фотопленке, на передовицах всех советских газет — да и иностранные журналисты и фотографы присутствовали! И кто теперь посмеет выбросить из истории этот день?

Ну а французы принесли официальную жалобу, что взять с дураков? Товарищ Сталин посмеялся, затем сказал:

— Передайте Де Голлю — пусть первым войдет в свой Париж. Чтобы никто не смел сомневаться во вкладе «свободной Франции» в победу.

Роммель Э. Солдаты пустыни. Л.,1993, пер. с нем. изд. 1970 (альт-ист).

Отступлениями не выиграть войну. Но можно подготовить будущую победу. Или хотя бы, приемлемый мир.

Именно так я видел перспективы Германии весной сорок четвертого. Было очевидно, что выиграть эту войну нельзя — значит, стоял вопрос о заключении мира на достойных условиях (о безоговорочной капитуляции не хотелось и думать). И мне было ясно, что главной ошибкой Германии в этой войне было решение напасть на Россию — забыв, что и Фридрих, и Бисмарк, предостерегали нас от этого шага. Также неизменно, что от любых русско-германских конфликтов в выигрыше оказываются исключительно англосаксонцы — а вот от союза Германии и России всегда приходила обоюдная и ощутимая польза. А оттого, краеугольным камнем политики новой Германии должен стать союз с восточным соседом, или как минимум, обеспечение его дружественного нейтралитета. Мои контакты с русскими, на тот момент воевавшей с нами страной, следует рассматривать именно в этом смысле — и по моему глубокому убеждению, не может считаться изменой то, что в конечном счете, идет на пользу Отечеству.

Я ошибался лишь в одном. Считал что у меня еще есть время. Германия все же была одной из великих держав, и столь быстрое ее падение казалось невероятным. А роль равного партнера на переговорах — куда привлекательнее, чем просителя у чужого стола!

На первый взгляд, положение не казалось катастрофичным. Болезненной была лишь потеря Восточной Пруссии — в остальном же территория собственно Германии была почти не тронута, под нашим контролем оставались значительная часть Франции, Бельгия, Голландия, Дания, половина Норвегии; заводы исправно снабжали армию вооружением, не было ничего подобного голоду конца прошлой войны; физические качества и боевой дух поступающего пополнения выглядели достаточно высокими. Конечно, мне было известно, и не только от официальной пропаганды, про большие жертвы гражданского населения от англо-американских бомбежек, про ограничение выпуска товаров потребления, про снижение призывного возраста, про недостаточное качество нашего вооружения в сравнении с русским — но, пребывая вдали от Германии, мне не доводилось видеть своими глазами разбомбленные до основания кварталы Мангейма; в мою армию не шли мальчишки семнадцати, и даже шестнадцати лет, как в фольксгренадерские батальоны, и части ПВО для меня было потрясением увидеть, что газогенераторные автомобили на дровах и соломе, на которых в оккупированной Франции ездило даже гестапо, не говоря уже о гражданских французах — в Германии встречаются на улицах даже в большем числе. Все это тогда казалось мне чем-то абстрактным, и я считал вполне возможным, по исходу этой войны получить мир, не хуже довоенного — ценой отказа от скомпрометировавшего себя нацистского режима. А пока мы отступали, к своим естественным границам, огрызаясь, и сохраняя полный боевой порядок. Хотелось верить, что сообщения берлинского радио «о планомерном сокращении линии фронта» можно истолковывать только так.