Ворота Победы

Свидетельствую, что случившееся было следствием предательства Роммеля, сумевшего привлечь на свою сторону и генерала Штудента, отдавшего соответствующий приказ 1й и 4й парашютным дивизиям (последняя из которых как раз и была ответственна за Кайзерслаутерн, Людвигсхавен и Мангейм). В итоге, в полосе Третьей американской армии линия между зонами оккупации прошла от Рейна по рекам Наэ, Глан, Лаутер, дальше по горам Пфарцервальд до французской границы; севернее же русские, еще 1 мая взяв Висбаден и Бонн, также продвинулись от Рейна на запад — в итоге, результатом нашего отчаянного наступления стало лишь занятие крохотного участка Германии от Саарбрюкена до Трира (еще севернее, от Аахена до Кобленца, удалось продвинуться Первой армии). И это была вся американская оккупационная зона в собственно Германии, не считая Эльзас-Лотарингии — после оставленная нами в обмен на уход русских с юга Франции и из восточных провинций Нидерландов!

Но я никогда не забуду позорную картину, как поток американской военной мощи останавливается на дороге перед русским шлагбаумом, за которым горстка советских солдат, совершенно не грозного вида.

Может быть мы, американцы, и не имели европейского военного опыта — но мы очень быстро учились. И я никогда не отрекусь от своих слов, позже сказанных мной в Париже генералу Эйзенхауэру, в присутствии многих достойных свидетелей.

Если бы мне был отдан приказ, я бы, с моей великолепной армией, взялся бы пройти за полгода от Рейна до Москвы — сделав то, что не удалось проклятому неудачнику Гитлеру!

Если бы мне тогда был отдан приказ.

Юрий Смоленцев, «Брюс». Дважды Герой Советского Союза и командор ордена Св. Сильвестра.

Как я День Победы встретил? В Берлине, конечно!

Фюрера пойманного кому надо сдали — думаете, отпустили нас отсыпаться? Каждому надлежит самый подробный отчет написать — с последующими уточнениями и выявлением расхождений! Документы, что мы захватили (а выгребали из вагона все бумаги и в дикой спешке) — где, и в каком порядке лежали? К итальянским товарищам — особых переводчиков приставили, не нас. Успокаивало лишь, что Гитлера с Герингом трясти будут куда круче — мы сейчас отпишемся, и свободны, а из них еще душу вынут, как они готовили самое страшное преступление против всего человечества.

Главным был тот, на молодого Брежнева похожий — вспомнил я наконец его портрет, еще одна легенда советской разведки, Наум Исаакович Эйтингтон, он командовал, когда в сороковом Троцкого убили. Нет, к нам у него никаких подозрений не было — но как я понял, главный вопрос был, а тот ли фюрер, не двойник? Решили все же, в первом приближении, что тот самый.

Лючия и через это испытание прошла успешно. И даже с радостью — ее первый вопрос ко мне был, после:

— Мой кабальеро, это значит, все окончательно признали меня в твоем отряде?

Галчонок, ну вот скажи, какого черта ты на немку врукопашную бросалась — а если бы она и в тебя шмальнула, повезло лишь тебе, что ты сбоку стояла, ей повернуться было неудобно, да еще и вправо? А зачем ты ей на полу мордобой устроила — нет, мне не ее жалко, а тебя, если бы она сообразила твой же пистолет у тебя из-за пояса схватить, у нее же руки были свободны, пока ты ее физиономию полировала — опять повезло тебе, что эта Гертруда или как ее там, падая, долбанулась головой. Я чему тебя учил — ну да, знаю, в первом настоящем бою многое из головы вылетает (так что и то хорошо, что в драку бросилась, а не стояла столбом и не побежала с визгом, и такое случается) — но ты понимаешь, что только чудом там лежать не осталась?

— А каким же был твой первый бой, мой кабальеро?

Галчонок, мне просто повезло — что был очень хороший наставник (наш Андрей Витальевич, что сейчас в Москве заправляет), и гораздо более долгий срок тренировок, когда нужные действия уже в рефлексы вбиваются. Ну и начинал я еще до этой войны, на войне иной, меньшей — но о том рассказать не могу. И то, ты пойми, при всей моей выучке, все равно убить могут, нет гарантии стопроцентной. А так как суют нас в самое пекло, даже когда войны нет — то шанс до старости дожить у меня куда меньше, чем у какого-нибудь крестьянина из твоей деревни.

— Так и должно быть — ты ведь рыцарь!

Куда деться, раз сам Папа так назвал. Но женщин-рыцарей не бывает! У нас принято, что женщины в строй, это когда война насмерть — иначе же выходит, что мы, мужики, плохо свой воинский долг исполнили. Убьют тебя в следующем бою, не всегда же везет! А я, уж прости, только тебя прикрывать не могу — в бою у каждого своя задача есть! Одно хорошо, войне уже совсем конец — так что поедешь ты, птичка-Лючия, домой, в свою солнечную Италию. Ну а я — на свой Северный Флот.

И тут она заплакала. А после сказала твердо — мой кабальеро, но пока мы вместе, ты мой!