Ворота Сурожского моря

Умный конь с места прыгнул в галоп. Есаул вскинул саблю над головой. Десяток саженей до выстроенных рядком лозин конь не проскакал – пролетел. С легким свистом, провернувшись в полете, грозное оружие рухнуло на тонкий прут. Взгляд не уловил – попал или нет, блеснувшая голомля слилась со слепящей небесной синью. Прут даже не вздрогнул. Прошли секунды, Муратко, окоротив коня, уже разворачивался. Парни дружно в голос успели досчитать до пятнадцати. И только тут верхняя часть лозины плавно поползла по ровному срезу, а есаул, не глядя на дело рук своих, улыбаясь, направил коня шагом обратно. Валуй почесал затылок:

– Как же это у тебя получается?

– Дай-ка я ишшо разок, – Борзята объехал задумавшегося брата. Покрутил саблей, разминая плечо.

– Эх! – пегий жеребец поднялся на дыбы и, опустившись, рванул галопом.

Парень вскинул саблю. Вжикнуло гибкое железо, и кончик лозины, задержавшись до счета четыре, укоротился еще на вершок. Дождавшись, пока младший Лукин возвратится на исходную, есаул одобрительно кивнул сдерживающему довольную улыбку Борзяте:

– То добре, хлопец. Видно, что уменье есть. Только подправить надоть. Глянь ишшо разок. И все тоже гляньте. Вот так, вот так… резче. С проворотом, – есаул уже который раз показывал выстроившимся перед ним всадникам приемы сабельной атаки.

Особым шиком считалось у казаков, если срубленная лозина не сразу сползет по срезу, а, словно не веря известию о своей смерти, задержится как можно дольше. Умелая рука могла так направить саблю, что тонкую камышинку даже ветром не качнет. А бывали, говорят, такие мастера, у которых срубленные лозины вовсе не падали, и срез снова затягивался. Может, сказки…

С конем Борзате повезло. Пегий быстро сообразил, что хозяин требует от него полного подчинения, и в каждой ситуации старался демонстрировать почти собачью преданность. Однако у него был пунктик: жеребец никого из станичников к себе не подпускал. Конь видный, многим казакам хотелось подойти поближе, рассмотреть его, а то и пощупать. Но, угадав желание человека приблизиться, конь зло скалился, прижимая уши. Охота погладить жеребца у постороннего казака сразу пропадала. И только при появлении младшего Лукина жеребец как по мановению волшебной палочки преображался в смирного и послушного коня. Борзята нарадоваться не мог на четвероного друга.

Сотня Муратки Рынгача, входившая в тысячу Ивана Косого, набранная в большинстве из молодых ребят, многие из которых, как братья-близнецы, уже успели побывать в плену, тренировалась в Монастырском урочище. В эту же тысячу зачислены были и другие знакомцы ребят, сейчас занимающиеся где-то на другом конце огромного поля, раскинувшегося меж двух донских проток. Семка Загоруй, Ратка Иванеев, коваль Гарх Половин… Правда, опытные бойцы не столько сами оттачивали навыки владения саблей, тут им равных особо и не находилось, сколько молодежь подтягивали.

Тренировки продолжались вторую неделю. Есаул Рынгач и старшина Фроська Головатый гоняли народ с утра до вечера. К освобожденным гребцам с каторги Кудей-паши старые казаки относились снисходительно. Частенько, вместо того, чтобы отправлять парней на стрельбы из самопалов, возвращали к котлу – за внеочередной порцией каши. Ребята, под беззлобные смешки товарищей, охотно направляли коней к едальне. Поесть лишний раз завсегда на пользу, да и понимали – без силы много не навоюешь.

К исходу второй недели бывшие пленники начали понемногу округляться. Уже не так выпирали ключицы, не вострились подбородки с первыми кудряшками вновь наметившихся бород (старые, неухоженные все посбривали), и ребра на голых торсах уже не все можно было сосчитать с первого взгляда. Да и уставать стали значительно меньше.

Продвигалось и обучение ратному делу. Почти все парни, натасканные в семьях отцами и дедами, неплохо владели саблями и ножами. Опытным наставникам оставалось только малое: кому-то подсказать новый прием, где-то отработать не очень четкое движение. Сложней всех ученье давалось Дароне. Парень из мужицкой семьи, предки из оружия только вилы знали да цеп. Вруну пришлось познавать сабельную науку с нуля. К исходу десяти дней у настырного парня кое-что начало получаться, но все понимали: идти с такими знаниями на татар – чистое смертоубийство.

Прознав про его уменье заговорить кровь, залечить рану, лихоманку какую одолеть, ведун Гераська предложил парню перейти в обоз, где организовывалась лекарня. Но Дароня категорически отказался.

«Все воевать, а я болячки врачевать? – объяснял он товарищам. – Нетушки. Ежели чего, и так помогу, чем смогу. Но с лошади не сойду».