Воровка

Ухмылка сползла с лица Элдрижа. Удивление медленно проступало на его его грубой физиономии, мелкие глазенки наполнились страхом. Он заозирался по сторонам, ища поддержки, но ребята просто отступили на шаг, а надзиратель, едва скользнув по ним взглядом, демонстративно отвернулся к девчонкам, делая вид, что все его внимание занято экзекуцией.

"Правильно, чтоб тебя. Так ты и должен на меня смотреть, паскуда блядская".

— Слышь ты, мудак, — прошипел Ремис сквозь зубы. — Ты сейчас зенки свои спрячешь и в землю смотреть будешь, пока нас обратно не погонят. Увижу, что пялишься на девчонок — сегодня после тренировки кровью ссать будешь, понял?!

Элдриж закивал с таким энтузиазмом, что рыжая башка чуть с шеи не сорвалась.

— Да понял я, понял! — просипел он. — Ремис, ты чего? Я ж просто… Я ж ничего, слышь? Просто сказал, что девчуля красивая, ты чего сразу?

— Красивая, — согласился Ремис, отпуская Элдрижа, — да только не для тебя. Держись от нее подальше.

— Да понял уже, не тупой! — Элдриж примирительно поднял руки. — Давай не начинать, а? Нормально ж общаться начали. Уяснил уже, что твоя.

Ремис угрюмо кивнул, не став разъяснять, что Иллин, вообще-то, своя собственная — просто не кусок мяса, чтоб на нее слюни пускали. А вот Рисска… за Рисску он бы и по роже вмазал. Если б только мог добраться до тех уродов, которые…

Свистнул воздух, рассеченный плетью, затрещало электричество. Ремис крепко зажмурился, лишь бы не видеть, что сейчас происходит. Хотелось зажать уши, чтобы не слышать надрывных девчачьих визгов и плача. Он не смотрел, но будто вживую видел, как электроплеть удар за ударом превращает спины девчонок в обугленные куски мяса, как они извиваются и корчатся от боли, до крови обдирают запястья, пытаясь вывернуться из металлических оков.

Пятнадцать ударов. Хатт побери, да как такое можно выдержать?!

Он не выдержал, посмотрел — и от увиденного ему стало дурно. Милли уже почти не дергалась: едва вздрагивала, когда по ее спине приходился очередной удар. Похоже, отключилась. Ремис молился, чтобы не навсегда.

"Они выдержат, — повторял он, как заведенный. — Они выдержат".

К концу экзекуции Ремис чувствовал себя так, будто сам висел с девчонками на одном из тех столбов. На них смотреть было страшно. Ни одна не продержалась в сознании до конца — и это, наверное, было хорошо. Хотя бы они почувствовали не все. По крайней мере, Ремис надеялся на это.

Когда послушникам наконец позволили разойтись, Ремис несколько раз споткнулся на ровном месте. Перед глазами все расплывалось из-за слез. Он никогда еще не чувствовал себя настолько мерзко и беспомощно. Это ведь он во всем виноват! Из-за него их поймали. Это он их выдал. А теперь… теперь неизвестно, выживут ли они вообще. Может, кто-то из них уже погиб. Милли, например. Она же такая слабенькая…

Чья-то рука легла ему на плечо и настойчиво потянула в сторону от группы. Ремис не удивился, увидев Ясха. Что-то надзиратель часто общался с ним, как с особенным, хотя сам говорил, что особенных в их группе нет.

— Ремис. — Он сдавил плечо мальчика, подчеркивая важность того, что собирался сказать. — Сегодня в восемь часов вечера явишься к повелителю Танатону. Он пожелал тебя видеть. Никому ни слова об этом.

Ремис кивнул. Новость, еще вчера заставившая бы мир перевернуться с ног на голову, сейчас не отозвалась ничем. Ну, явится. Конечно. Будто у него есть выбор.

— Ты слышал меня, мальчик? — Во взгляде Ясха мелькнуло что-то похожее на беспокойство. Похоже, он решил, что Ремис болен.

— Да, надзиратель, — сухо ответил Ремис. Вежливо склонил голову — это у него уже получалось на автомате. — В восемь вечера. К повелителю Танатону. Никому ничего не говорить.

Не понимал он одного: зачем? Но, как ни странно, сейчас это его ничуть не волновало. В ушах все еще стояли крики девчонок. Его бедных, измученных девчонок, за которых никто не заступился. Которых он сдал сам, потому что надеялся, что в этой поганой галактике все-таки есть справедливость. Хоть где-нибудь.

Похоже, права была Рисса. Он тупой и не лечится.

Часть 29

Очухался Ремис только к вечеру, когда занятия были неведомо как пережиты (он под угрозой смертной казни не смог бы рассказать, что сегодня проходили на уроках), ужин — съеден и даже не замечен, а времени до встречи с повелителем Танатоном осталось всего-ничего. Весь день Ремиса распирало от вопросов, и самым главным был: "Почему?!". Почему Танатон позволил всему этому произойти, почему не сделал ничего, чтобы к девчонкам отнеслись по-человечески? Он же знал, как было дело, и обещал, что с беглянками обойдутся справедливо! Но в том издевательстве ничего справедливого не было. Девчонки же не преступницы какие! В смысле, преступницы, конечно, но только формально. В чем они виноваты? В том, что жить хотели? Никто бы их не спас, никто бы не заступился, и повелитель точно это понимал — потому и простил Ремиса! А девчонок все равно до полусмерти забили… Это отказывалось укладываться в голове, и Ремис чувствовал, что просто обязан спросить обо всем повелителя. Даже если сам окажется после этого на столбе.