Воровка

Но пока мне хорошо – я молода, полна сил и стремлений. А оберон… ну он – всего лишь неизбежное зло, с которым я рано или поздно столкнусь лицом к лицу. Правда, надеюсь, это случится после того, как я-бабочка обрету свои настоящие крылья. Ведь тогда мы с ним будем на равных. И у меня больше не будет повода от него убегать.

Я даже не заметила, как миновала полночь. Не сразу услышала торопливый топот бегущих ног и далеко не сразу сообразила, что этот топот был каким-то неправильным. Слишком легким для мужчины, слишком мягким для женщины и слишком громким для подкрадывающегося из темноты зверя.

Лишь когда сквозь кусты продралась хрупкая фигурка в коротких штанишках и с совершенно белым лицом, на котором двумя яркими звездами горели неподвижные, какие-то пустые глаза, меня неожиданно осенило.

– Лука!

Мальчишка, только что мчащийся на всех парах, внезапно встал как вкопанный, невидяще глядя куда-то сквозь меня, и я наконец смогла его рассмотреть. Он был бос, почти гол, если не считать обрывков рубашки и изорванных в клочья штанов. Руки и стопы перепачканы в земле, жестоко исцарапаны и выглядят так, будто немалый путь до реки он проделал не на двух, а на четырех конечностях. Грудная клетка бурно вздымалась, словно от быстрого бега. На тонкой шее быстро-быстро колотилась синяя жилка. Глаза стали огромными, нечеловеческими, почти черными, хотя только утром казались теплыми и живыми. Вместо зрачков возникло два глубоких провала, в которых в такт биению сердца пульсировали крохотные желтые мотыльки. Губы стали бледными, кожа тоже неестественно побледнела, будто кто-то высосал из мальчишки всю кровь. Но серьезных ран на теле нет. Так, небольшие царапинки и ссадины от веток, на которые он в каком-то странном забытьи совершенно не обратил внимания. Просто мчался, будто дикий зверек, на один ему слышимый зов и, позабыв обо всем на свете, стремглав спешил кому-то навстречу.

Я осторожно, боясь спугнуть, заглянула в мерцающие странными огнями глаза мальчишки. Да, ошибки нет – сейчас они действительно казались угольно-черными, а не синими. Глубокие, бездонные, почти без белков… и почти как у меня в лунные ночи. Проклятье! Что же такое с ним творится?! Неужели мы в чем-то похожи?! Эти странные зрачки…

Золотой месяц щедро пролил на нас теплый свет, моментально выбелив мою кожу, но я этого не заметила – неотрывно смотрела в широко распахнутые глаза мальчика и в какой-то момент поняла, что и впрямь читаю его душу так, словно он специально распахнул ее для меня.

«Домой… домой… домой… – билась в его голове настойчивая мысль. – Домой… скорее домой!»

Не знаю, что меня подтолкнуло: то ли недавний рассказ Леха, то ли плещущееся отчаяние в глазах Луки, то ли яркий свет, льющийся с темных небес. Я не думала в тот момент, а просто опустилась на корточки перед замершим парнишкой и протянула ему руки.

– Твой дом теперь здесь, Лука, – едва слышно шепнула я. – Рядом с людьми, с отцом и матерью. Ты помнишь ее? Зита… твою маму зовут Зита, а отца – Велих. Ты нужен им. И они тебе тоже нужны. Они теперь – твоя семья. Не ищи другой доли, это не твое.

Лука несильно вздрогнул и быстро моргнул.

– Не мое?

– Нет, Лука. Ты уже дома. Рядом с теми, кто тебе дорог и кто тебя любит больше всего на света.

– А как же они?

– Они отпускают тебя, – зачем-то сказала я и сама удивилась тому, как искренне это прозвучало. – Они поймут, поверь. И я пойму тоже.

– Ты тоже меня отпускаешь? – неверяще переспросил мальчик.

– Конечно, малыш. Ты свободен в своем выборе.

Лука крепко зажмурился, словно пытался проснуться, по его щекам быстро пробежали две мокрые дорожки, из груди вырвался тихий всхлип, а за ним – долгий, прерывистый вздох, полный неимоверного облегчения.

– Спасибо…

Я с радостью улыбнулась и, едва он качнулся навстречу, осторожно обняла худенькие плечи. А потом неожиданно поняла, что подозрительный блеск в его глазах был не чем иным, как старательно сдерживаемой запрудой слез. Именно из-за них мне показалось, что глаза так странно потемнели. Нет, не болезнь это была и не проклятие. Что-то странное, пока непонятное, но смутно знакомое и почти такое же сильное, как и мое стремление к жизни. Казалось, мальчик настойчиво бежал от каких-то воспоминаний, не понимая, как поступить, когда что-то сильнее воли зовет вперед, просыпаясь в редкие моменты озарения, однако родной дом и голос матери упорно тянули его обратно.

Что с ним случилось? Отчего произошло такое раздвоение? Я не знаю. Рум как-то говорил, что иногда люди помнят прежние жизни и долго не могут определиться, где реальность, а где ее отражение. Вот и Лука не мог найти себя. Может, он просто запутался в воспоминаниях?

– Спасибо, Трис.

Мальчик на миг отстранился, глядя на меня самыми обычными, синими, как прежде, глазами. Тихонько шмыгнул носом, размазывая по щекам новые слезы. Зачем-то всмотрелся в мое лицо, освещенное на редкость яркими звездами, а потом порывисто прильнул и обнял за шею, будто я сделала для него нечто очень и очень важное.