Воровка фруктов

На половине спуска, по дороге в Новый город, – знать бы, где именно, – к ней снова, как накануне вечером, стали обращаться разные заблудившиеся люди, среди них и два совсем юных курьера на скутерах – один доставщик пиццы, другой – суши, – с вопросом о том или ином адресе, и она почти во всех случаях могла хотя бы указать направление. Один из курьеров, посигналив ей гудком, напоминавшим гудение океанского лайнера, остановился потом возле нее и принялся расспрашивать дальше, не задавая при этом никаких личных вопросов, но сосредоточившись исключительно на погоде, причем на полном серьезе: «Будет сегодня вечером в конце концов гроза? Будут сегодня гром и молнии, а не просто хилые зарницы, как вчера ночью?» А потом, все еще не двигаясь с места, сидя на своем мопеде: «Опять кровавая баня, опять мясорубка. Неужели на земле никогда больше не будет мира? Мой приемный отец часто рассказывал о восьмидесятых: он пел мне песни Джонни Кэша, Джонни Холлидея, Жан-Жака Гольдмана, Мишеля Берже: “Никогда больше не будет такого человека, как Джонни Гитара…” И вот я спрашиваю вас теперь: будет когда-нибудь мир на земле? Ответьте. Когда? Когда? Какое будущее? Как дальше?»

Она не ответила, и молодой человек наклонился к ней, близко-близко, вперив в нее свой взгляд. Никогда она не видела такого настойчивого и одновременно открытого взгляда, разве что только однажды, у одного умирающего, но там открытость была другая. Открытость этого взгляда напоминала еще и открытую рану, при этом молодой человек смотрел на нее, глаза в глаза, как на исконно близкое, родное ему существо, уж не знаю почему. А потом еще один, последний вопрос: «Есть хотите?» Теперь она дала ответ – протянула руки. Конец кадра. Следующая сцена.

По мере приближения к окраинам дорога, словно в знак любезности, все более заметно извивалась, вселяя надежду, что она наконец выведет из успевшего за это время раскалиться в полуденном безветрии, особенно в зазорах между домами и жилыми башнями, Нового города. Но дорога вместо того, чтобы в конце концов пойти по прямой или плавно вывернуть на просторы, все больше и больше заворачивалась в спирали, становившиеся все более и более мелкими. И ответвления от главной дороги, которые она выбирала, чтобы избавиться от спиралей, в скором времени тоже начинали закручиваться петлями, и то же самое происходило на следующем ответвлении уже от этого ответвления, казавшегося поначалу таким многообещающим, и так далее? нет, никакого «далее», из последней, самой мелкой спирали уже было не выбраться, потому что она, как и все ответвления от главной спирали, заканчивалась тупиком, скруглившись напоследок в площадь, открывавшую путь к свободе, к движению дальше? нет, площадь была замкнута полукругом домов, служила парковкой и одновременно проходом к более низким домам, новостройкам в старом стиле, – хотя и отличном от стиля данной местности, – возведенным, так сказать, на природе, вот только в этой природной зоне не было ни одной дороги, главное, ни одной предназначенной для пешеходов, по которой можно было бы выйти отсюда, и единственное, что оставалось, – вернуться далеко назад, к главной спирали; зеленые изгороди тут были такими плотными, такими жесткими и непробиваемыми, переплетение веток таким беспросветным, колючим, что никаким ножом это было не взять, и даже ей, воровке фруктов, привыкшей преодолевать препятствия, не удавалось найти, как она ни искала, никакой лазейки.

На каждой следующей спирали она пыталась найти такую лазейку. Она видела, что из домов за ней наблюдают, но это не мешало ей, хотя и не давало применить крайнюю силу, чтобы проломить изгородь. И в конце концов силы оставили ее. Она упала, нет, рухнула, прямо посреди одной из этих тупиковых площадей, перед этими обставшими ее почти полукругом домами, на газон, с ощущением, что фасады округлились, превратившись в наставленные на нее щиты вражеского войска. Как быстро ее повседневное горделивое присутствие духа сменилось полным упадком. И это сегодня, после чудесного, оставившего непреходящий след, сна о ребенке, приснившегося ей глубокой ночью. При том, что с ней ведь ничего особенного не случилось. Ей нужно было всего лишь развернуться и сесть в автобус, все они шли отсюда в Новый город. В чем же проблема? В чем она оказалась несостоятельной? Откуда взялся этот ужас, ощущение, будто все проиграно и потеряно? Ее падение, когда она, не отрывая ног от земли, повалилась плашмя, было настолько сильным, что она могла бы сломать себе шею. Какого святого призывать на помощь в подобном случае? Никогда ей уже будет не встать. Останется лежать лицом вниз, уткнувшись в землю, которая будет мерцать перед глазами, как прежде мерцал экран телевизора после окончания передач.