Воровка. Королевы бандитской Одессы

Отец потянулся через стол и взял аккуратно сложенную газету «Русское слово».

— Вот-с, детка. Словно для того, чтобы ответить на твой вопрос, отложил. Прочти это, — узкий коротко остриженный ноготь отца указал на две заметки, стоящие рядом.

Девушка послушно прочитала: «У Осовца неприятель с рассветом, развив сильный огонь и выпустив большие облака ядовитых газов, начал штурм крепостных позиций, захватил укрепления у Сосни, но огнем и контратаками был отовсюду выбит…»

— Ядовитых?

— Да, эти звери выпустили из баллонов хлор… Это подлость, страшная, бесчеловечная, долгая смерть…

— Какой ужас, папенька…

— Читай, дочь, это надо знать…

…Я не могу описать озлобления и бешенства, с которым шли наши солдаты на отравителей-немцев. Сильный ружейный и пулеметный огонь, густо рвавшаяся шрапнель не могли остановить натиска рассвирепевших солдат.

Измученные, отравленные, они бежали с единственной целью — раздавить немцев. Отсталых не было, торопить не приходилось никого. Здесь не было отдельных героев, роты шли как один человек, одушевленные только одной целью, одной мыслью: погибнуть, но отомстить подлым отравителям.

Немцы не выдержали бешеного натиска наших солдат и в панике бросились бежать. Они даже не успели унести или испортить находившиеся в их руках наши пулеметы…

— Герои, папенька, эти люди — герои…

— Заметь, детка, что после атаки газом встала едва ли половина солдат. Остальные умерли в жесточайших муках…

«А Машенька да маменька о платьях пекутся. Какая глупая затея. Должно быть, они ничего этого не знают…»

Под вечер Рита попыталась поговорить с маменькой. Но та, девушка видела отчетливо, совершенно не понимала, что же так потрясло дочь.

— Матушка, их же отравили! — наконец не выдержала Рита. — Отравили сотни людей!

— Это их долг перед отечеством, — равнодушно пожала плечами матушка. — Отчего ты никак этого запомнить не можешь?

Буквально накануне осеннего бала отец появился дома чрезвычайно довольный. Он о чем-то пошептался с матушкой, а потом позвал Риту, которая повторяла большой отрывок из «Всемирной истории» — на балу перед высочайшими особами отличницы должны были кто читать, кто петь, кто танцевать, демонстрируя успехи гимназии.

— Девочка моя… — Отец торжествовал, и Рита не могла этого не видеть. — Мы с матушкой намерены презентовать тебе колье… Нехорошо нашей дочери на балу, где будут столь важные особы, выглядеть бедной провинциалкой.

Рита ахнула — какой бы она ни была умницей и девушкой прогрессивных взглядов, но все же она была девушкой и потому невероятно обрадовалась украшению.

— Спасибо, папочка! Спасибо, матушка…

— Ну, доченька, — отец нежно обнял дочь, — для меня это удовольствие. Поболе, думаю, чем для тебя. Вот когда твоя доченька будет собираться на бал, на котором ожидаются августейшие особы, мы с тобой вспомним этот день. И я посмотрю на тебя, когда ты станешь застегивать на шее доченьки первое в ее жизни драгоценное колье.

— К тому же папенька третьего дня получил из рук господина Анатра премию, — заметила матушка. — Изрядную, уж поверь, детка…

— Ой, папочка? В самом деле?

— Да, — отец кивнул. Рита могла поклясться, что в его глазах горела самая настоящая гордость. — Артур Антонович самолично вручил. Да и адрес презентовал. Вот, смотри.

Отец протянул Рите достойный темно-красный бювар. «Сим вручается премия за улучшение форм и облегчение аппарата летающего…»

— О-о-о, папенька, это же настоящее открытие!

— Нет, крошка, это просто хорошо сделанная работа…

Однако девушка понимала, что это не «просто хорошо сделанная работа», а подлинное, самое что ни на есть полное признание отцовских заслуг.

Девушка подошла к отцу, встала на цыпочки и поцеловала впалую щеку, пахнущую любимым отцовским одеколоном «Марсель».

— Я горжусь вами, сударь!

Хотя, конечно, в глубине души Рита была довольна, что на балу будет выглядеть… как того достойна дочь великого инженера.

* * *

Осень шестнадцатого была последней спокойной осенью в жизни Риты, а сам шестнадцатый стал последним годом счастливого детства. И, наверное, последним счастливым годом ее жизни вообще.

Ближе к Рождеству занемогла матушка. Доктора, пользовавшие все семейство Дмитриевских, молчали, но на лицах их Рита не могла прочитать ничего отрадного. Как-то вечером она подслушала разговор доктора Гольдберга и папы на пороге отцовского кабинета.

— …Ее надо немедленно увозить на море… Я бы посоветовал Италию или, быть может, даже африканское побережье…