Воровка (ЛП)

Она помедлила, а потом и вовсе остановилась перед бронзовой статуэткой, наверняка вышедшей из–под руки Дега. Лишь один художник мог сделать нечто столь прекрасное, поражающее воздушностью несмотря на реальную тяжесть.

Витория задумчиво разглядывала балерину, размышляя о том, что Рикардо, возможно, считал статуэтку дочерью, которой у него никогда не было. Определенно такая ставка надежней живого и смертного отпрыска.

Вперед, вперед, к открытой двери.

Мгновение она просто стояла там… и уже потом поняла, что ждет, когда прибежит дворецкий и принесет ее багаж из арендованного автомобиля.

Как бы она не высмеивала Рикардо за его тягу к роскоши, она тоже стала заложницей комфорта. В изобилии жить приятней, чем без оного.

Ей понадобятся люди. Она не справится одна.

К счастью, деньги решают все, не так ли?

Упершись руками в бедра, Витория окинула взглядом нетронутый снежный покров на огромной лужайке. Словно Рикардо навечно запретил всем оленям и грызунам тревожить девственный зимний ландшафт. Он вполне способен на такое. Имидж превыше всего.

Запрокинув голову, она посмотрела в ночное небо, на яркую, полную луну.

– Братья, я отомщу за вас, – сказала Витория небесам. – Я выясню, кто убил вас и позабочусь обо всем, как бы вы этого и хотели.

Ее улыбка была ленивой и надолго не задержалась.

На самом деле, Рикардо был бы против. Он бы не одобрил ее замыслы. Но это – его проблема, не ее… и, учитывая, что он уже мертв, это даже и не его проблема.

Да, она узнает, что случилось с ее братьями, а потом, наказав виновных, займет место Рикардо.

Ее будущее сияло ярко, как луна на небе. Она наконец–то обрела свободу.

Глава 4

Коммодор, центр Колдвелла

Когда Вишес материализовался на террасе своего пентхауса, и холодный, подвывающий ветер ударил ему в спину, толкая вперед, навстречу стеклянным дверям. И все же он колебался, потому что цель, с которой он пришел сюда, отравляла саму его сущность, проникая в кости и плоть.

Лжец.

Как и его проклятая тайна, интерьер его секс–темницы был темным. Как и преследующая его совесть, его отражение, освещенное лунным светом, было призраком на стекле: кожаные штаны на бедрах, кожанка на плечах, темные волосы и бородка, перчатка на правой руке.

Предатель.

Последнее, что он хотел – смотреть на себя, поэтому он мысленно зажег черные свечи, не одну за другой, а все разом. Мгновенно вспыхнувший свет был мягким; представшее взгляду – нисколько. Секс–станок из грубого дерева, который он использовал годами, покрытый пятнами и шипами, установка для порки стояла посреди открытого пространства и служила заменой всевозможным столам и стульям, которые были бы более уместными, более ванильными. На черных стенах висели не картины, а цепи и ремни. На полке лежали инструменты. Черные полы свободны, голое дерево и ничего кроме.

Ну, знаете, так проще с уборкой.

Шлюха.

Это – не его дом. Это – фабрика сексуального удовлетворения и самореализации. Он даже избавился от кровати, которая была у него когда–то.

Также это место было заброшено. Как давно он не приходил сюда? Когда они с Джейн только сошлись, время от времени они забегали сюда для небольшой игры, но учитывая его былые предпочтения, все это – детский лепет.

Как выяснилось, когда он заботился о человеке, то и требовал от него иного.

Они не были здесь… черт, довольно долго. С другой стороны, они не были вместе, ни в сексуальном, ни в каком–либо другом плане уже… черт, довольно долго.

Когда он подошел к ближайшей раздвижной двери, его сердце болело, но виновата была не контузия, заработанная во время большого боя на складе. Нет, эта травма головы быстро исцелилась, вместе с ушибами и другими незначительными ранениями, которые они получили, когда Братство Черного Кинжала бок о бок с Шайкой Ублюдков билось с Обществом Лессенинг.

Как выяснилось, те придурки во главе с ублюдком с заячьей губой оказались весьма полезны.

Также они прописались в особняке БЧК…

Я действительно собираюсь это сделать?

Прижав палец к новому, тщательно спрятанному ридеру, он услышал металлический лязг, с которым открылся замок, а потом усилием мысли сдвинул саму дверь. Заходя внутрь, он оставил панель открытой, холодный ветер ворвался в помещение, тревожа огонь на фитилях. Сейчас освещение стало подвижным, так, словно его нервозность и уныние заявили о себе во всеуслышание и завладели пространством за пределами его сердца и души.

Стены поползли. Тени от станка изгибались. На полу что–то двигалось.

Черт, может, в нем говорит совесть. Но от нее было свое лекарство.

Кухня представляла собой никогда не используемый – ни в прошлом, ни в перспективе – участок, лишь раковина, шкафы и выдвижные ящики. Но это не значило, что он не был готов к тому, чтобы проявить себя радушным хозяином. Четыре бутылки «Грей Гуза» выстроились на столешнице, каждая этикеткой к нему, как счета, упорядоченные в кошельке.

Они предназначались не его гостям. Для него, чтобы он смог пережить происходящее.