Каким бы «правильным» ни был Ларс, ссученных и он желал знать в лицо. И все же многое повидавший за свою почти уже четвертьвековую жизнь за колючей проволокой майор был доволен, что «смотрящим» у них был именно Катков. На зоне слишком многое зависело от того, кто стоял на этом месте. «Смотрящий» не только держал под контролем ситуацию, но при желании мог в одночасье «разморозить» любую зону, или, говоря иными словами, затеять бунт или объявить голодовку. И когда на «хозяине» висел план, за невыполнение которого Москва по головке не гладила, приходилось идти на любые компромиссы, дабы только ублажить «смотрящего». Высокое начальство имело обыкновение не входить в подробности, и если зона вдруг «вспыхивала», и за беспорядки, и за жертвы, и за разрушения спрашивали не с воров в законе, а с «хозяина», ну а тот, по инерции, уже с него, с «кума»… Ларс же не только держал зону в железном кулаке, но никогда не злоупотреблял своим особенным положением и не требовал, как некоторые, отдельного дома и круглосуточно работающего телефона.
Конечно, «кум» уже знал о покушении на него, поскольку не верил ни в какие сказки о сучках, которые срывают мочки ушей, и вел свое собственное расследование. И некоторые его результаты и заставили его вызвать сейчас к себе именно этого самого Лютого…
И когда тот докурил третью сигарету, благо сгорали все эти «кэмелы» и «кенты» быстро, и бросил оставшийся у него в руках фильтр в пепельницу, «кум» спросил:
— Что нового по Малышеву и Седому?
Откладывая самое главное на потом, Семен Николаевич повел речь о давно уже готовящихся в побег зеках, у каждого из которых за спиной висел «пятиалтынный».
— Да вроде на Новый год собираются, — быстро ответил Лютый и снова потянулся к сигарете.
— Может, кофейку? — предложил «кум».
— Да… не против, — мотнул головой Цыпивко, сглотнув густую слюну только при одном воспоминании о том душистом напитке и сказочных, прямо-таки таявших на губах вафлях, которыми кормил его «кум» в последний раз.
Вскипятив кофе, Семен Николаевич налил его в большую чашку и поставил ее на журнальный столик. Потом достал из шкафа пачку вкусного импортного печенья с шоколадной прослойкой.
— Угощайся, Степан Иванович…
Благодарно взглянув на «кума», зек с плохо скрываемой жадностью схватил печенье и быстро съел три штуки. Потом, насыпав в чашку сразу четыре ложки сахару, принялся за кофе. Обжигаясь и обливаясь, он быстро, словно боясь, что отнимут, выпил так им обожаемый напиток.
Кум молча смотрел на него задумчивым взглядом. Нет, ему не было жалко этого человека, он заслужил то, что заслужил. И все же было что-то унизительное и в его жадности, с которой он курил хорошие сигареты и теперь пожирал, обжигаясь и давясь горячим кофе, печенье. Он вдруг вспомнил фильм об испанской тюрьме, где заключенные, отбывая свой срок на каком-то острове, выращивали там цветы, а вечерами готовились к поступлению в институт. Особенно его поразило их обеденное меню. На десерт их потчевали… фруктовым муссом! Здесь же кормили так, что едва хватало сил таскать ноги. Но с другой стороны, ему почему-то мало верилось в то, что, корми они таких Лютых вишневыми пирогами, они стали бы от этого лучше. Скорее, еще хуже…
И тем не менее он сам должен был заботиться о таких Лютых. На то он и «кум»! Надо же придумать такую кликуху! Кум! Как-то заглядывал любознательный Семен Николаевич в словарь Даля и вычитал, что это слово означает «состоящего в духовном родстве восприемника по крещению».
Все правильно! Так оно и было! Он тоже состоял в некотором родстве со своими «крестниками». Вот только крестил он их не водой, а страшной для них во всех отношениях бумагой. И подписывал его «крестник» этот документ, в котором он обязывался сотрудничать с оперативной частью, чаще всего обливаясь холодным потом. На зонах стукачей не миловали, скор и жесток был воровской мир на расправу… И все же люди всегда оставались людьми. Проходило какое-то время, стиралась свежесть восприятия, и уже новые стукачи оказывались в знаменитом мягком кресле, где под звуки классической музыки, особенно «кум» любил ставить почему-то Баха, рассказывали, затягиваясь «Мальборо», много интересного…
Покончив наконец с кофе, Лютый обтер внутренней стороной ладони губы и снова закурил. И «кум» как бы между прочим сказал:
— И вот что еще, Степан… — (Цыпивко, всем своим существом чувствуя, что сейчас услышит что-то важное, даже вытянул шею). — Посмотри за Волом… По моим сведениям, он встречается с новыми и подбивает их на выступление против Ларса… Вместе с ним работают еще двое… надеюсь, ты знаешь, о ком речь?
— Знаю, — кивнул Лютый.
— Эти работают не только с новыми, но и выявляют недовольных среди мужиков, и таковые уже есть….
И снова Лютый кивнул. Да, Ларс правил на зоне железной рукой, но зона есть зона, и на ней то и дело вспыхивали мелкие конфликты. Напьется или обкурится какой-нибудь воришка и пойдет из себя ломать авторитета. Потом с него, конечно, спросят, но зубов кто-то недосчитается…