— Так что посмотри, Степа, — уже совсем по-домашнему попросил «кум». — И еще, — понизил он голос, и Лютый, снова весь обратившись во внимание, даже наклонил по-птичьи голову, глядя на «кума» одним глазом, — Вол послал на волю маляву, в которой просит прислать ему волыны, так что тоже поимей в виду…
Угостив Лютого еще кофе и поговорив для приличия о разных пустяках, «кум» наконец отпустил Цыпивко. А когда тот ушел, он подошел к столу и, взяв с него пепельницу, брезгливо выбросил из нее груду окурков в стоявшее у двери ведро…
А в это время сам Ларс сидел в комнате отдыха и вместе с другими авторитетами смотрел присланную ему в лагерь видеокассету о процессе над Куманьковым.
В комнате, а фильм шел уже около часа, было сильно накурено, и тем не менее авторитеты продолжали вовсю дымить сигаретами, то и дело отпуская реплики по поводу суда и самого Куманькова. И если сидевший с бесстрастным лицом Батя всем своим поведением вызывал только восхищение, то на судью, рыжего откормленного американца, почти с квадратным могучим подбородком и подернутыми поволокой глазами, постоянно сыпалась отборная брань.
Двойственное чувство испытывал Ларс, глядя на хорошо ему знакомое лицо «крестного папы номер один». С одной стороны, редко кому из крутых заправил их мира удавалось встретить спокойную старость в кругу семьи. Но с другой…
За всю свою лихую жизнь Куманьков с завидным упорством экспроприировал ценности, нажитые отнюдь не праведным трудом. Он был по-настоящему предан воровской идее и уже с четырнадцати лет верой и правдой служил ей. Он любил не просто украсть, а украсть красиво и элегантно. Как и сам Ларс, Виталик залетел на каком-то ценителе антиквариата. Но если скупал и продавал он сам, то вывозил уже с помощью власть имущих, которым было мало их секретарских и референтских льгот. Отмотав первый срок, Батя превратился в настоящую грозу для уже набиравших ход теневиков, акул и прочих шашлычников. Брала его уже сама «контора», и дали ему по полной программе. Но потом случилось непредвиденное: Батю, которому оставалось тянуть еще целых пять лет, вдруг, словно по мановению волшебной палочки, освободили. Какие тайные и, надо полагать, могучие пружины были задействованы в ходе этого освобождения и последующего отъезда Бати в Америку, до сих пор оставалось тайной даже для самого Ларса.
Конечно, интерес к Виталику был непомерно раздут журналистами, и тем не менее личностью он был неординарной. При желании он мог очаровать практически любого, с кем имел дело. Он проворачивал такие многоходовые комбинации, что даже видавшие виды опера только качали головами. Его брала целая бригада волкодавов из спецподразделения «конторы», и тем не менее он едва не ушел, пойдя на таран догонявшей его машины. Это из-за него конвой по дороге в суд был вынужден то и дело менять маршрут, зная о готовящемся нападении. Это его кидали в шизо на хлеб и воду более пятидесяти раз, и он так ни разу и не запросил пощады! И это он стал первым среди равных, когда закончился раздел страны в начале девяностых, теперь же именно ему повесили очередные пятнадцать лет, только теперь уже американской тюрьмы, и почти три сотни тысяч штрафа…
Когда Куманькова выводили из зала, все авторитеты, как по команде, встали со своих мест, отдавая дань уважения своему теперь уже бывшему главарю, заставившему говорить о себе весь мир.
Ларс выключил магнитофон. Да, постепенно уходили последние из могикан. И ничего с этим не поделаешь. На смену им придет совсем уже другое поколение. Возможно, оно будет более смелым, более наглым и более беспринципным. Но, Ларс в этом не сомневался, оно будет работать нынче только за хорошую жратву и баб.
После фильма авторитеты не спешили расходиться, обмениваясь впечатлениями об увиденном. Ларс особого участия в обсуждении не принимал, молча курил и слушал. Он оживился, только увидев входившего в комнату Грошева с весьма озабоченным выражением на лице.
— Что случилось, Паша? — негромко спросил он приятеля, отводя его в сторону.
— Вол готовит бузу, Веня, — ответил тот. — Он вовсю работает со «своими» и недовольными мужиками…
Ларс ответил не сразу. В общем-то он ничего нового для себя не услышал. То, что новые были согнуты, но не сломлены, он понял еще тогда, в бараке. По глазам Бузины, когда вбивал в него покорность. Все так и случилось…
— Ну что же, — спокойно улыбнулся он, — этот парень только растет в моих глазах! Остается лишь пожалеть, что нашим он уже никогда не станет…
Артист понимающе кивнул. В этом Воле жило отвращение к каким бы то ни было законам вообще. Но уважения он, конечно, достоин. Не сломаться после учиненного ему разгрома был способен далеко не каждый…
— Ну что же, — проговорил Ларс, — предупреждены — значит, вооружены…