Баронин положил трубку и поднялся из-за стола. Он хорошо знал, что ему теперь делать. Оставив свет на кухне на всякий случай включенным, он закрыл квартиру и вышел из дома все через тот черный ход. Хотя вряд ли за ним сейчас следили. Да и зачем? Он сидел на таком толстом крючке, с которого, по мнению его «благодетелей», сорваться было уже невозможно! И все же осторожность взяла свое. Несколько раз он совершенно неожиданно даже для самого себя резко менял маршруты, но хвоста так и не обнаружил. Где пешком, где на троллейбусе он добрался до центра, где жил так нужный ему в этот вечер человек. Как ответила по телефону его жена, прибытие главы семейства ожидалось с минуты на минуту, и Баронину не оставалось ничего другого, как, усевшись на стоявшую неподалеку в густых кустах скамейку, ждать. Подняв воротник плаща, он привалился к спинке скамейки и закурил. На втором этаже в хорошо освещенной кухне ссорилась какая-то пара. И ссорилась так, что из широко открытой форточки до Баронина долетали отдельные и далеко не парламентские выражения. Он поморщился. Счастливые… Ему бы их проблемы…
Сзади послышались чьи-то шаги, и повернувшийся на их звук Баронин увидел неряшливо одетую парочку. Только алкашей ему здесь и не хватало! И даже не дав суток пять не брившемуся мужчине открыть извлеченный из куртки огнетушитель портвейна, он грубо прикрикнул на них:
— А ну мотайте отсюда, пока не забрал на пятнадцать суток! Живо!
Мужчина приложил руку к губам и вопросительно взглянул на украшенную двумя огромными синяками подругу, закутанную в какое-то невообразимое подобие пальто. И та, будучи, в отличие от своего спутника, еще достаточно трезвой, хрипло выдавила из себя:
— Извини, командир!
— Давай, давай! Топайте отсюда! — с напускной строгостью прикрикнул Баронин. — Только сейчас троих отсюда увезли! Тоже хотите?
Оставшись один, Баронин взглянул на часы. Половина одиннадцатого… Он поморщился словно от зубной боли, близилась полночь, а его Германа все не было! И если он вообще сегодня не придет, чего, кстати, совсем нельзя было списывать со счетов, все задуманное им летело к черту! Завтра с работы его уже не вытащить… Баронин закурил очередную сигарету, и его мысли, словно стрелка компаса, всегда показывающая на север, снова вернулись к Зое. Бедняжка! Скольких нервов будет ей стоить эта ужасная ночь? А скольких уже стоила? И хорошо еще, если только нервов… Ведь если не удастся задуманное, их обоих уже завтра не будет в живых. Такие свидетели не нужны никому… С каждой уходящей секундой вероятность спасти Зою и себя самого становилась все призрачнее…
А в эту самую минуту тоже погруженная в невеселые размышления Зоя сидела на кушетке в небольшой комнате с зарешеченным окном, куда ее привезли сразу же после похищения. Ей было страшно. И за себя и за Баронина. Она не сомневалась, что, прочитав оставленную для него на кухне записку, он пойдет на все, лишь бы только спасти ее. Вот только спасет ли… Для этих людей они представляли собой уже почти отработанный материал. Лишние и к тому же опасные свидетели не нужны никому, и замести следы в Николо-Архангельске, где на много километров вокруг шумела тайга, было проще простого…
Громкие выкрики за дверью оторвали Зою от ее невеселых мыслей, и она невольно прислушалась. Из долетевших отдельных фраз поняла: шумели из-за нее. Но вот голоса умолкли, и она услышала приближавшиеся к ее комнате шаги. В следующее мгновение дверь открылась, и в комнату вошел один из ее похитителей, рослый парень в голубой футболке с короткими рукавами и синих тренировочных брюках. Он являл собою классический тип быка с его могучей мускулатурой, стрижкой под бокс и полным отсутствием мыслей на упитанном лице. Окинув стоявшую перед ним женщину долгим и липким взглядом, он усмехнулся.
— Не скучно? — спросил он неожиданно тонким для его могучей комплекции голосом.
— Нет, — покачала головой Зоя.
Парень помолчал. Но из его глаз сочилось такое страстное желание, что слова уже были не нужны. Он возжелал эту красивую телку сразу же, как только увидел, и убедил-таки своего напарника не мешать ему. Да, им запретили трогать ее, но ведь можно было и по доброму согласию. Тем более, что эта баба была в его глазах уже покойница, как и ее «друг», которого завтра уделают на двадцать седьмом километре. И куда приятнее справить удовольствие на чистых простынях, нежели возиться с ней на покрытой хвоей земле в лесу…
— Есть хочешь? — спросил он, приближаясь к Зое.
— Нет! — снова покачала головой Зоя, делая шаг назад.
— А меня? — жарко дыхнул он на нее, подходя вплотную и кладя свои тяжелые руки ей на бедра.