— А хотя бы и так! — с неожиданной злостью проговорила она, отшвыривая окурок и переходя в наступление. — Ты, Саня, себя прокормить не можешь! Так куда же еще я! Ты об этом подумал? — уже сорвалась она на крик. — Тоже мужик называется! На хлеб нету!
Она еще что-то говорила, но Баронин уже не слушал ее. Ему было скучно. Он улыбнулся и встал с тахты. Ну вот и все, уже написан Вертер… Не проронив ни слова и даже не взглянув на продолжавшую что-то лепетать бывшую любовницу, он вышел с веранды и по той же мраморной дорожке направился к выходу. С раскинувшейся над ним прозрачной синевы на него медленно летели желтые листья, а на клумбах продолжали полыхать своим прощальным огнем хризантемы. Против ожидания, на душе у него было легко и покойно, словно сейчас она освободилась от давно опутывавших ее невидимых пут. И все же он, наверно, весьма бы удивился, увидев, как исступленно рыдала, уткнувшись лицом в подушку, в эту минуту Марина. Нет, она и не думала менять его на кого-то! Наоборот! Снова потеряв его, и теперь уже навсегда, она любила его в эту минуту так, как не любила даже в их лучшие дни. Но… себя она любила еще больше, потому и попрекнула куском хлеба, стараясь побольнее ударить Баронина, так, чтобы возврата к старому уже не было! Не так давно пришедший домой сильно поддатым муж в пьяном своем откровении заявил ей, что ее мешающий многим сильным мира сего любовник, по сути дела, уже не жилец на этом свете. И очень серьезно попросил ее раз и навсегда забыть о нем, если она, конечно, не хочет еще раз улечься с ним рядом! Только на сей раз не на кровати, а в судебно-медицинском морге, где Барону, как он выразился, давно уже было уготовано место. И хотя на следующее утро, проспавшись, он ничем не напомнил ей о вчерашнем разговоре, Марина поверила ему. Она не была наивной девочкой и прекрасно знала, на какие деньги приобретались и три их роскошные квартиры в городе, и эта отстроенная по последнему слову техники вилла, и две иномарки, и многое, многое другое… А испугавшись, она захотела только одного: как можно быстрее расстаться с Барониным. И рассталась! Только вот почему-то не было долгожданного облегчения. Наоборот! И сейчас, когда она так трусливо и позорно предала Баронина, даже не предупредив его о грозящей ему опасности, ей было невыразимо стыдно. Впервые в жизни Марина увидела себя в истинном свете, и свет этот не очень-то понравился даже ей самой…
Но сидевший в электричке Баронин уже не думал о Марине, мосты были сожжены… Уютно устроившись у окна, он смотрел на осенние пейзажи, и в его душе снова царил несказанный покой. Не доезжая остановки до города, он сошел с электрички и лесом направился в «Загородный» — недавно открытый здесь роскошный ресторан, сработанный в виде сказочного терема. Именно в этом тереме сейчас находился тот самый Владимир Обутов, с которым Баронину уже давно хотелось поговорить «по душам», и о чем еще вчера его предупредил Берестов.
Устроившись в расположенной прямо напротив выхода из ресторана деревянной беседке, скрытой от посторонних глаз в густых кустах, Баронин закурил и принялся ждать. Было тепло, стоял, наверно, один из тех самых последних дней осени, когда «веяло весною». Конечно, он мог бы поговорить с Гориллой и у него дома, но вся трудность заключалась в том, что этот бригадир Клеста почти никогда не бывал один. А посвящать, а заодно и светиться, в свой дела еще кого-то у Баронина не было ни малейшего желания. Ждать ему пришлось недолго, и уже через сорок минут Обутов, и на самом деле напоминавший обезьяну, низкорослый и коренастый парень с длинными руками и почти скошенным лбом, вышел из ресторана. Правда, к неудовольствию Баронина, его сопровождали трое молодых людей, по всей видимости, это были те самые «деловые» из Уссурийска, с которыми он и прибыл обсуждать свои дела в «Загородный». И в лес они направлялись, как успел заметить по выражению их лиц Баронин, наполненные явно противоположными чувствами. И если Обутов явно испытывал неуверенность и даже страх, то «деловые» были преисполнены мрачной и не предвещавшей их спутнику ничего хорошего решимости.