Тот метнулся к тумбочке, и спустя несколько секунд Ларс протянул Очкарику наполненный до краев стакан.
— На, Витя, выпей! Будет легче!
Очкарик с благодарностью, с момента ареста с ним никто не говорил с такой задушевностью, взглянул на Ларса и взял стакан. Не отрываясь, он быстро, словно боялся, что его снова ударят, выпил водку и поставил стакан на тумбочку.
— Ничего, Витя, сейчас разберемся! — слегка похлопал его Ларс по колену.
Конечно, Ларс и на самом деле хотел наказать беспредельщика и хоть как-то поддержать ни за что ни про что опоганенного парня. Хотя его поведение в известной степени было рассчитано и на окружающих. Каждый из наблюдавших за подобными сценами, а их на зоне хватало, лишний раз убеждался в «правильности» Ларса. А что еще было зеку нужно?
И когда в бараке появились «эта падаль» и испуганно озиравшийся по сторонам Зоб, зеки глухо зашумели. Вот из-за таких беспредельщиков и нет им жизни! Ковер был еще заметно «под балдой», но как только не осмелившийся врать Ларсу Зоб, запинаясь и торопясь, поведал «смотрящему» правду, наглая улыбка, игравшая на его губах, слетела с них в мгновение ока.
— Что скажешь? — недобро взглянул Ларс в его мутные злобные глаза.
Тот не отвечал. Говоря по правде, Ковров не ожидал такой оперативности от Очкарика и, как он посчитал, подлянки от Зоба. Поэтому чувствовал себя очень неуютно. Он уже прекрасно знал, чем кончится эта разборка, и даже не сомневался, что теперь его опустят самого. Просить прощения было бессмысленно… И он, уже не отдавая себе отчета в том, что делает, вдруг кинулся на брезгливо смотревшего на него Ларса. Но сделал по направлению к нему всего два шага. Стоявший сзади его и не спускавший с него глаз один из телохранителей Каткова мгновенно сделал ему подножку, а когда тот упал, быстро уселся ему на спину и приставил к шее остро отточенную финку. Ларс повернулся к Шраму и едва заметно кивнул головой.
И в следующее мгновение два здоровенных бойца подняли Коврова на ноги, а третий, пользуясь тем, что руки у того были вывернуты назад, быстро и ловко стащил с него брюки.
— Вот это фуфло! — ахнул Шрам, глядя на мясистые ляжки бывшего нападающего. — Как у бабы!
Коврова нагнули вперед, и он с отвращением почувствовал, как чей-то твердый палец со сломанным ногтем сделал в его заднице несколько кругообразных движений, смазывая ее вазелином. И скорее уже подсознательно задергался, пытаясь вырваться. Но куда там! Его держали два бугая, способных удержать на месте даже лошадь. Ему тут же накинули на шею два полотенца и с их помощью согнули под нужным углом. И если бы Ковров попытался вырваться и сейчас, он просто сам себе затянул бы на шее петлю. Единственное, чем он мог двигать, так это глазами. И он отчаянно крутил ими во все стороны. Но это не помогло. Он дернулся и чуть было не потерял сознание, а вошедший в него зек с силой хлопнул его ладонью по ягодице.
— Стоять, Зорька! Стоять!
И он стоял, а возбужденные зеки один за одним харили его, быстро сменяя друг друга. А те, кому не досталось, поскольку уже очень скоро зад Коврова превратился в сплошную кровоточащую рану, кончали прямо на него.
Минут через пятнадцать этой не прекращающейся ни на миг вакханалии этот совсем еще недавно такой наглый парень являл собою страшное зрелище. Залитый с головы до ног спермой и со все сильнее разгоравшимся в его прямой кишке пожаром, он уже ничего не соображал и даже не понимал, что надо надеть на измазанный кровью и спермой зад брюки. А из его мутных от боли и унижения глаз текли крупные слезы.
— Теперь ты, Витя! — наконец пригласили Очкарика принять участие во всеобщем пиршестве.
— Нет, — покачал тот головой, — не… могу…
Ему, не пропитавшемуся еще окончательно духом зоны, было не по себе.
— Ну как знаешь! — пожал плечами Шрам и изо всех сил ударил сапогом по голой заднице Коврова.
— Пшел отсюда, гнида!
И тот, сделав неверный шаг вперед, тут же упал на колени.
— Тебе что сказали, гаденыш? — откуда-то сверху донесся до него окрик Шрама.
С трудом поднявшись на ноги, Ковров натянул на окровавленные ягодицы брюки и, шатаясь и пытаясь схватиться за шконки, двинулся к выходу. Но подержаться за дужки кроватей ему уже не дали. Ибо теперь все, к чему прикасался этот человек, считалось опоганенным, и отныне ему предстояло жить в «петушином углу» со всеми вытекающими отсюда последствиями…
Когда справедливость была восстановлена, Ларс взглянул на продолжавшего сидеть на табуретке Очкарика. И тот не выдержал.
— Вениамин Борисович, — негромко проговорил он, — у меня к вам есть еще одно дело… Конфиденциальное…
Оставшись уже в следующую секунду с глазу на глаз с Ларсом, он шепотом поведал ему о своих тайнах…