Воровской излом

Соль возымела свое действие, перебив невыносимый вкус и уменьшив чувство тошноты. Следом пошла конфетка, которую здесь, по понятным причинам, ни в коем случае не следовало называть «сосательной». Следовало говорить – «грохотули» или «стекляшки», иначе за предложение попробовать «вафлю» или «сосалку» можно здорово огрести.

Сердце затрепетало, Борис откинулся на свернутый матрас, пережидая «приход», исподволь наблюдая за присутствующими.

Мозырь внимательно следил за движением кружки по кругу, изредка цыкая и, как и все употребившие чифир сидельцы, перекатывая конфетку во рту.

– Зона вору – дом родной, Рама! Здесь все для него… Не воруй у своих, за базаром следи и мать почитай – все просто, парень… и будешь жить здесь как у бога за пазухой, а то, что за колючкой, – морок дурной, – под согласное кивание корефанов разглагольствовал Мозырь.

Борис смотрел в его подернутые старческой сеткой глаза и вспоминал дело, которое Москалев дал ему под конец аудиенции.

– Этот – из последних могикан, – капитан хмыкнул, – некоронованный законник… умный и опасный… Товарищ подполковник велел его в одну камеру с Мамонтом определить… Не знаю, что получится… два паука в банке…

Он неодобрительно покачал головой.

Пестрая жизнь Петра Ивановича Мацкевича предстала перед Борисом во всем своем мутном «великолепии».

Преступная деятельность для него началась весьма рано – в тринадцать лет, в компании таких же недорослей, после грабежа магазина они убили случайного прохожего. С особой жестокостью. Что сразу же повлекло за собой восемь лет колонии для несовершеннолетних, или попросту – «малолетки», где молодой пацан из белорусского города Мозырь заработал и свое прозвище, и направление всей своей дальнейшей жизни.

Звериная жестокость, приправленная порядками в этой цитадели воспитательной мысли, соткали из пластичной детской души страшного монстра.

Тридцать три года колоний! И все по самой суровой статье – сто второй, пункты «г», «д», «е»… алфавит менялся, а жестокость только увеличивалась.

Среди его жертв был и участковый, и случайный собутыльник, была даже женщина – девица легкого поведения, подаренная ему дружбанами на день рождения, но не сумевшая сдержать язык за зубами.

Все они лежали на кладбище, став вехами его преступной карьеры.

Пятьдесят пять лет – как одно мгновение, большая часть жизни прошла за решеткой.

Мозырь смотрел на Бориса прозрачными глазами, шамкал беззубым ртом, а тот видел перед собой безжалостное чудовище из бездны – Ктулху, пожирающего младенцев.

Тяжелый комок подпер кадык, Борис еле сдержался, чтобы не вывалить содержимое желудка на стол.

Под усмешки окружающих Мозырь заботливо проговорил:

– Ты солью придави, к чифирку привыкнуть нужно. Поначалу организм ему сопротивляется, потом он радость приносит…

Братва дружно и угодливо засмеялась. Народ расслабился и загомонил. Появились карты, табачный дым пластом покрыл окружающее пространство.

Желудок Бориса успокоился, но сердце колотилось в груди, рождая слабость и головокружение. Сквозь шум и гомон ожившей камеры до него доносился голос Мозыря:

– Ты еще молод, Рама! Силен, но еще глуп, думай, куда идти. Мусорской рай на словах правильный, а на деле только фраера на них ловятся. Пацанва правильную дорогу рубит. По масти и уважение…

В голове билась мысль – он спалился! Почему Мозырь заговорил про ментов: он что-то знает или догадывается? Страх мутной волной захлестнул сознание.

Борис по-новому взглянул вокруг. Ужасная скученность, вонь и отвратительные рыла вокруг – ад слегка приоткрыл перед ним свои двери. Невыносимо хотелось орать и разнести все вокруг. Он набрался сил и привстал, но сухая рука придавила его плечо.

– Спокойно, Рама! Пережди приход, сейчас отпустит.

Борис с ужасом смотрел в испещренное морщинами лицо Мозыря.

– Я… мне… – Язык с трудом ворочался во рту.

– Не боись – отпустит. Ты с Мамонтом подписался на что? – заглянул он Борису в глаза.

– Пока нет… – наконец совладал с собой Борис.

– Если что, ты мне шепни, парень. Тебя не убудет, а мне в пользу… А мне в пользу – значит, тебе в радость. Понял?

– Да.

– Вот и молодец, кайфуй пока. – Он отпустил плечо и усмехнулся: – Держись правильной братвы, и все будет хорошо. Парень ты понятливый, по всему видно – далеко пойдешь, а мы тебе поможем, не сомневайся. Маякнем когда надо.

Мозырь сел поудобнее и проговорил:

– Давай, Горшок, раздавай!

Борис расслабился, и тошнота прошла вместе со слабостью. Но не страх.

Он прекрасно осознавал – по какой-то причине он оказался между двух огней. Одинаково опасных в случае провала. В том, что его не пожалеют и сотрут в порошок, если прознают про его двойную игру, он не сомневался ни секунды.

Включая его в свои игры, непонятные, но наверняка не сулящие ему ничего хорошего, оба авторитета сталкивались лбами между собой. И, к сожалению, посередине оказывался Борис собственной персоной.

Плеча осторожно коснулась рука. Борис резко оглянулся и встретился со взглядом Куделя.

– Там это… Мамонт зовет… – пробормотал он, косясь на Мозыря.