Воровство и обман в науке

Сумятицей умов и глубокой растерянностью, царившими в го время в лаборатории Гана (как, впрочем, и в других лабораториях физиков-ядерщиков), умело воспользовались американские исследователи Эдвин Мак-Миллан и Филипп Абельсон. После знакомства с обнародованными результатами работ Гана и Штрассмана из опубликованных ими статей Мак-Миллан срочно юс произвел методику этих опытов, использовав в качестве источника нейтронов созданный в Беркли циклотрон. Бомбардируя уран нейтронами, при помощи Абельсона он идентифицировал первый химический элемент за пределами "классической" периодической системы Менделеева. Мир узнал об открытии начального элемента из трансурановой группы Мак-Милланом и Абельсоном 15 июня 1940 года. Их заслуги вскоре были оценены Нобелевской премией. Гану же оставалось только воздевать к небу руки и проклинать себя за ту трагическую путаницу, которой он поддался на последнем этапе научных исследований. "Мы сами виноваты в том, что от нас ускользнула Нобелевская премия", — только и смог он произнести.

Название новому элементу Мак-Миллан и Абельсон подобрали более чем подходящее — нептуний. Им они хотели подчеркнуть идентичность своего научного поиска первого трансуранового элемента тому сложнейшему поиску, в результате которого была обнаружена новая за Ураном планета, названная Нептуном. Имелась ввиду и другая аналогия. Как после обнаружения в 1781 году Урана в научном мире сложилось непреложное и никем неоспоримое мнение, что открыта последняя, наиболее удаленная от Земли планета, так и после открытия одноименного химического элемента никто не сомневался, что найден последний, наиболее "тяжелый" химический элемент. Словом, совпадений между открытием Нептуна и нептуния было достаточно. Совпали даже "кулуарные" подробности, связанные с грандиозными научными завоеваниями. Правда, несколько умаляющие самих первооткрывателей. Если немецкий астроном Иоганн Галле, "выходя" на Нептун, воспользовался расчетами по отклонению орбиты Урана, которые сделал Урбан Лаверье, устремив согласно им в небо свой телескоп, то Мак-Миллан с Абельсоном, выйдя в 1910 году на нептуний, не обошлись без научных подсказок Гана. Поэтому, кому принадлежит абсолютный приоритет открытий, Леверье и Гану или Галле и Мак-Миллану, сказать очень трудно. Скорее всего и те и другие в одинаковой степени имеют отношение к этим величайшим достижениям науки.

Находка следующего за нептунием трансуранового элемента заставила вспомнить еще одно сверхмасштабное в астрономии открытие — загадочного Плутона (мощной планеты, обращающейся вокруг Солнца вслед за Нептуном). В начале XX столетия американский астроном Персивал Ловелл на основании расчетов отклонений теперь уже Урана предсказал существование этой самой отдаленной планеты в Солнечной системе и определил ее положение. После смерти Ловелла американский астроном Клайд Томбо в 1930 году, имея в своем распоряжении более совершенный астрономический прибор — фотографический рефрактор, направил его как раз на то место небосвода, координаты которого точно указал прозорливый предшественник. Так мир узнал о существовании доселе неведомой ему девятой планеты.

Поиски плутония тоже начались не на пустом месте. Уже имелась глубокая теоретическая разработка, основанная на опытах по облучению урана. Эмигрировавшие в США гениальные итальянцы Энрико Ферми и Эмилио Сэгре, а также Карл фон Вей-цзекер в Германии были абсолютно убеждены, что за нептунием будет найден следующий элемент и даже предсказывали его свойства, в том числе более сильный, губительный радиоактивный распад. Особенно "завелся" идеей неистовый Ферми, уверенный, что получить неизвестный элемент трансурановой группы возможно в результате бомбардировки нейтронами урана. Он метался из стороны в сторону, уговаривал коллег немедленно начать работу, страстно доказывая неверующим, что "лакомый кусочек" с неизвестным элементом обязательно выскочит из "уранового котла", созданного его богатым воображением. При этом Ферми всерьез рассуждал о теории делимости еще не открытого радиоактивного элемента, как будто и так всем все было ясно, и даже поговаривал о необходимости наладить его промышленный синтез! Его одержимость идеей уже сама по себе вроде бы прочила успех затеваемому предприятию. Но его опередили. И кто бы вы думали? Все тот же Мак-Миллан! Совместно с Гленном Сиборгом и другими коллегами, точно следуя теоретическим выкладкам Ферми, он напал-таки на элемент, таящий в себе колоссальные запасы энергии, которые, вырвавшись наружу, посеют вокруг невиданные еще смерть и разрушения. Поэтому новый элемент и был назван плутонием (тут и планета, и мифологический бог смерти — Плутон). Бедняга Ферми! Ему не повезло куда больше, чем Гану!