Ворр

Миссис Маклиш уже давно не бывала на формальных приемах и держалась настороже. Выпуклость новой жизни в животе только-только начала показываться, и ее слегка беспокоило, что она покажется пухлой, а не беременной. Они одевались в спальне: он возился и ругался на запонку для воротника; она вертелась и смотрелась в ростовое зеркало на гардеробе.

– Уильям, как думаешь: синее или зеленое?

– Я только что купил тебе синее, вот и носи.

– Да, но какое лучше подойдет для этого вечера? Все-таки больше мне идет зеленый.

– Тогда на что мы купили тебе синее? – спросил он брюзгливо, когда запонка выпрыгнула из пальцев и исчезла под кроватью. Он чертыхнулся и заполз за ней, пока блестящие парадные брюки сбивали ковер. Она пропустила реплику мимо ушей.

– Но выбор только между ними, у меня всего два платья.

– И слава богу, а то бы мы проторчали дома всю ночь! – ответил он из-под кровати, и его голос странно загудел в резонансе фарфорового ночного горшка. Маклиш нашел запонку и выполз, чтобы опять затеребить воротник.

Обычно Мэри Маклиш была не из женщин, впадавших в подобную кокетливую неуверенность; ее аскетичная жизнь основывалась на простых фактах и базовых удобствах, но теперь она получала удовольствие. Маленький фарс выбора вернул ее на высокогорье, в бабушкин дом, к детским играм во взрослую примерку.

Маклиш расправился с воротником, но скособоченный галстук висел с вялым и извиняющимся видом. Он любовался им, пока она не рассмеялась.

– Что? – резко спросил он.

– Что? О, Уильям, сам взгляни, в каком он состоянии!

– В каком?

Она отложила платья и с игривой улыбкой подошла поправить галстук. Он ощетинился при ее прикосновении. Чем больше она тянула, тем больше он цепенел. Когда ее улыбка потухла, его тепло уже ушло целиком.

– Все было замечательно, женщина, а теперь какой-то бардак, – сказал он, отталкивая ее пальцы. – У нас нет на это времени, нам нельзя опаздывать.

Она ничего не ответила и вернулась к платьям; теперь они казались сморщенными и равнодушными. Он бросил взгляд через плечо.

– Где синее? – спросил он в наполнявшем комнату брожении разочарования. – Не знаю, что за сыр-бор, смотреть сегодня все равно будут не на тебя, – заключил он, хватая пальто и распахивая дверь.

Она смотрела, как он исчезает из комнаты. После нескольких секунд в полной неподвижности оделась и спустилась ждать подле него прибытия автомобиля, который отвезет их на торжество. Стоя перед домом, она выглядела грациозной и тихой, и зеленое платье подчеркивало ее волосы и глаза, но муж был слишком занят своими мыслями и сердит, чтобы обратить внимание.

Доктор прождал долгих десять минут, прежде чем фары машины исчезли с дороги. Затем направился к укрепленной двери рабского барака, войдя с помощью собственного набора ключей, о котором никто не знал. Там он поставил сумку на центральный стол и вынул сверток. Хоффман уже собирался ударить в гонг, когда услышал на металлической лестнице шаги. Обернулся и увидел, как с отсутствующей улыбкой на лице медленно спускается вестник лимбоя.

– Орму? – спросил тот плоским мертвым тоном.

– Да, – сказал доктор нервно. Он никогда не бывал здесь без Маклиша, и его пугали и это место, и населявшие его существа. Мурашки ползли по коже всякий раз, как он приближался к вестнику.

– Что сделать? – спросил тот.

Доктор объяснил специфику задачи и как ее необходимо осуществить.

– В этот раз вам не понадобится запах или след, – настаивал он, и вестник вроде бы согласился.

– В этот раз видящий останется, останется до потом.

Доктор на миг задумался, кивнул, забрал сумку и ушел. Вестник нежно поднял сверток и прижал к груди.

Вот и все. Теперь он поговорит с этой нахальной Тульп и укоротит ее непокорность; она буквально не в том положении, чтобы спорить. Он назначил официальный визит и удивился при виде адреса. Он никогда не был в доме номер четыре по Кюлер-Бруннен, но знал его; занимался одним делом в связи и в близости с ним. Почему она там живет? Не могла же эта собственность принадлежать ее отцу или другому члену ее влиятельной семьи?

Он упоминал Тульпов – и, разумеется, семейство Лоров, – когда осматривал жену Августа Дарена, которая, как оказалось, стала жертвой Касания: правую сторону ее тела слегка парализовало, словно электрическим током. Тогда-то ему и пришла в голову мысль лечить пораженных болезнью разрядами гальванической энергии. У Месмера получалось, почему не получится у него? Стоит людям заслышать о комбинации шоковой терапии и барбитуратов, как бумажники захлопают, как дрессированные птички; сколько чудесного оборудования он сможет накупить для усовершенствования экспериментов: генераторы Ван дер Граафа; крутящиеся колеса; искры и запах озона; медные провода, стеклянные провода; фарфоровые резисторы – эти гигантские блестящие жемчужины. Лаборатория преобразится. Как только он расправится со всеми неугодными затруднениями, можно приступать.