Ворр

Я отдохну и разобью вечерний лагерь. На следующее утро сделаю новые стрелы и обозначу ими свой путь, смету любых врагов. Человек в воде не захочет торопить новую встречу, и в следующий раз первый выстрел будет за мной.

* * *

Священник знал, что будет не один. Он медленно приготовился за кухонной пристройкой, позади таверны, глубоко в звериной тени примитивной архитектуры. Перехватил трость большими руками, поправил шляпу и боковые панели очков с зелеными линзами.

Обойдя дом, он на негнущихся ногах вошел в бар, как будто не замечая других гостей и их раздражения из-за его появления. Он прошипел название напитка с заморским акцентом, лишаясь остатков симпатии собравшихся. Его спина стала оскорбительно квадратной перед лицами рассевшейся клиентуры; его глаза были невидимы, но сами собирали все детали в зеркале. В растрескавшемся мутном стекле измерялось и взвешивалось все движение.

Близнецы обменялись скверным взглядом и продефилировали к нему с ухмылками, по дороге прервав столб света. Он был выше их на три головы, неумолимый и смертельно спокойный. Близнец с сережкой репетировал уместно ядовитое и оскорбительное обращение, когда левая рука клирика отползла от черного бока к копчику и внезапно остановилась, а один оттопыренный перст угрожающе ткнул в них – истукан обвинения. Парочка застыла, сбитая с толку непредсказуемым и необычным жестом. Второй близнец начал смеяться странной стороной недавней ухмылки. Рот его брата превратился в колеблющийся разрез злости.

– В кого ты тыкаешь, тонконогий мудак? – спросил он, приближаясь к руке. – Мы вырежем у тебя легкие, ты-ы-ы!

Теперь все широкоплечее тело медленно развернулось ему навстречу, и близнец залпом проглотил свой голос. Теперь уже в каждого близнеца было направлено по пальцу, а на запястьях незнакомца, словно палочка заклинателя, балансировала трость. Лицо над руками было длинным, широким, белым и совершенно неестественным – вытянутое вареное яйцо с крошечными глазками и расплющенным сломанным носом. Оно казалось незаконченным и податливым, словно близорукий скульптор умыл руки на полпути. Близнецы встречали и убивали самых разных мужчин и женщин, но никогда им не попадалось такое видение, никогда они не стояли в присутствии столь неукротимой неправильности.

Голосом, подобным бумажному порезу, клирик прошипел: «Разделенный! Ты умер!» Он с великой церемонией извлек из трости клинок на манер коммивояжера, демонстрирующего бесценный антиквариат. Когда он задержал лезвие на уровне глаз, в его полированном блеске отразилось все помещение. Слова, выгравированные по всей длине, переливались в свете у всех на виду.

Было невозможно сказать, сколько времени прошло со слов священника: может, доля секунды, а может, и целый день. Близнец с сережкой вздрогнул, выйдя из ступора, оценил протяженность клинка и извлек из-под куртки искривленный кинжал. С траекторией, что наверняка покалечит незнакомца прежде, чем тот обратит лезвие в оборонительную или атакующую позицию, он напал, не сводя глаз с одного из сияющих слов: «ИСТИНА». Изо всех сил он бросился на клинок, а тот со щелчком вырвался из другого конца деревянной трости и вздернулся – расчеркнув его надвигающееся горло.

Смертельно раненный близнец выронил нож, хватаясь за шею в безнадежной попытке задушить кровоток. Брат кинулся ему на выручку, одной рукой держа пистолет, другой – безнадежно витая над рваной раной, не зная, сражаться или спасать. Конфликт разрешил сверкающий кончик расписного меча, который пронзил его глаз и достал до задворок разума – близнец уловил проблески текста, когда слова пронеслись мимо замешательства его второго ока.

В детстве оба близнеца получили формальное образование. В ранние годы им преподал элементарные азы грамматики местный приходской священник. Позже они два года посещали близлежащую семинарию, где их навыки чтения и письма многократно развились. Они не выползли из канавы, как большинство из их братии, но вышли из респектабельной семьи зернопродавцов; городок, где они родились, жил в умеренном достатке. Но в нежном возрасте двенадцати лет они свернули с праведной стези науки и сутаны и своевольно покатились по кривой и горькой дорожке, которая привела их сюда, где теперь они плясали в собственной крови.

Незнакомец приблизился лицом к трепыхающемуся человеку и прошипел: «Писание меча гласит: „ПУТЬ“! – он сильнее надавил на лезвие, загоняя слова глубже, – „ИСТИНА“! – наконечник царапнул и уперся в затылочную кость, – „И ЖИЗНЬ“!» – на этом он прибавил вторую руку, пробив сталью череп, надев трясущуюся голову на середину клинка. Священник провернул его – слова с хрустом исчезли – и выдернул из судорожной куклы одним ловким и плавным взмахом. На мгновение замерев в резиновом равновесии, жертва недолго казалась детской игрушкой или танцующей мартышкой. Не отпуская умирающего человека, священник протер кощунственный клинок о лацкан подергивающейся куртки жертвы, прежде чем выпустить ее на дымящийся пол.