Ворр

Даже в перенаселенной гуляками комнате звуки Совы и ее нового спутника поднялись надо всем. Их постель бешено сотрясалась, и что-то необычное вырывалось от их союза; другие пары и троицы ловили себя на том, что их внимание подцепили и тащат через пульсирующий мрак прочь от их собственных компактных интимностей, и взирали на неименуемую величину, находившуюся за пределами их собственных мелких содроганий и вздохов.

Был почти рассвет, когда он выполз из ее кровати, чтобы найти в комнатах свой плащ черного бархата.

Сова, проснувшись, зарыдала. Она стянула маску и подняла крик. Неверным шагом подошла к окну, с руками на лице, и возопила.

Сову звали Сирена Лор. Ей было тридцать три года, и она была слепа от рождения. В раннем свете послекарнавальной поры, с нервными друзьями и незнакомцами над плечом, она содрогнулась у окна, нагая и ошеломленная, глядя на блистательный рассвет, желтый и свежий в этот ее первый зрячий день.

Как он это сделал? Что за кудесник вошел в ее постель и подарил ей зрение? Она должна его найти. Как только убедится, что не грезит, она найдет его и отблагодарит на коленях.

Оставшиеся гуляки в ее особняке быстро одевались. Один поднес Сирене халат и обернул в его теплые складки, пытаясь увести эмоциональную женщину от окна обратно в постель. Но она отказывалась уходить, и тогда ей принесли кресло с высокой спинкой и осторожно усадили. Большая часть толпы, занимавшей ее комнаты, исчезла без следа; комбинация разоблачения и лицезрения оказалась невыносимой для их хрупких личностей, и они бежали, пока по дому полз шепоток. Чудеса всегда неуютны; для похмельных, распущенных и анонимных – нестерпимы.

Четыре недели спустя она свыклась с видящими глазами. Завершились все доступные исследования, и врачи единодушно сошлись во мнении: у нее превосходное и долговечное зрение.

Две из этих четырех недель она с помощью различных спутников посещала город, который так близко знала, и добавляла к его звуку и текстуре цвет, форму и тон. Часами таращилась в лица друзей и немногих живых родственников. Новые подробности нагоняли и начинали обретать смысл. Лишь сны оставались медлительными и слуховыми; картинки приходили, но не держались, хлопали и обвисали на жестких скелетах звука, становились прозрачными. Пройдет еще год, прежде чем они утвердятся в доверии.

Она заново обставила свой восхитительный дом. Раздала всю старую одежду бедным и ударилась в роскошный кутеж, чтобы облачить тело в богатые краски и роскошные фасоны своих самых неуемных фантазий. Бесцеремонно сожгла белые трости на костре садовника – сладкий запах дыма от листьев замаскировал их хрупкую вонь страха. А затем сосредоточила все свое рвение на поисках чудотворца – чтобы стать его преданной рабой или завладеть им.

* * *

Теперь челюсть пришита на место. Во все стороны торчали клоки просмоленной бечевы. Она больше не двигалась, и он не мог ни жевать, ни говорить. Но все образуется; сейчас же ему нужно было не теряться и убить Лучника прежде, чем тот коснется новой стрелы.

Цунгали ждал перед мостом и мельницей, высоко в скалах, где уже был ранее. Он знал, что его добыча пойдет этим путем, чтобы найти тропу через проклятый лес. Он держал «Энфилд» в неловком хвате. Первая стрела перерубила в правой руке три сухожилия, так что два пальца работали без какой-либо предсказуемости. Но в этот раз он не совершит ошибки; выстрел на близком расстоянии при поддержке тупорылого дробовика довершит дело.

Он не смел показывать изуродованное лицо в трактире; спрашивал себя, рыскают ли там по-прежнему остальные убийцы. Знал, что они примчатся на его выстрелы, а в его текущем ослабленном состоянии шакалы даже могут утащить добычу, объявить ее своей. У него не хватало проворности для бесшумного убийства или сил для того, чтобы отбиться от трех-четырех сильных и вооруженных конкурентов; у него были только время и смекалка, так что он разложил ловушки вокруг запланированной зоны и ждал.

Немного погодя его внимание было вознаграждено, но он не ожидал увидеть двух людей разом. Они шли вдоль реки бок о бок, слегка заплетающейся и неуверенной поступью, – черный и белый. Белый громко говорил, его соратник как будто бы одобрительно кивал. Оружия они не имели.

Цунгали никогда не видел свою цель отчетливо, не мог знать приметы лица или одежды. Но он знал, что этот человек – одиночка и вряд ли сговорился бы с этим пьяным негром, так что Цунгали не стал стрелять и не остановил их на пути в таверну.