В лесу смеркалось, тени вытягивались в одну непрерывную форму. Мир вне дерева был не просто темным, но нескончаемо подвижным; там ползали синие пятна, матовые от густой черноты расстояния. Все скользило и шуршало, кралось и хлопало – в бесконечной пучине близости. Француз поднял руку перед носом, чтобы проверить старую пословицу. И правда – он ее не видел, – и все же эбонитовая жидкость в глазах чувствовала кружение всяческих существ в ужасающей досягаемости. К губам почти нашла дорогу молитва. Она началась в ледяном страхе сердца, в желудочках, побелевших от инея ожидания, и отправилась наружу, стала давлением – ветром в мясных парусах его легких. Взбираясь, прошелестела тенью по репетиции его голосовых связок в рот, на язык и губы, прежде чем ее придушила тонкая натянутая гаррота разума. Ни одно слово сердца не проходило через этот фронтир без его ведома; даже полому иссохшему дереву запрещено было слышать подобное лицемерие.
Когда в небе уже угадывался рассвет, Француз уснул. К утру его не потревожило ни одно существо и начала возвращаться смутная надежда. Возможно, он выживет? Возможно, глубоко внутри него запрятано какое-то богом данное понимание дикой природы. Многие великие путешественники недооценивали свой дар, пока не сталкивались с крайней нуждой; его изобретательный разум может быть способен на преодоление примитивных препон. В подобных испытаниях одерживали победу и более слабые создания.
Он уже почувствовал теплый прилив уверенности, как вдруг увидел свои сапоги. Это были сапоги ручной выделки из Марселя, для путешественников, – предназначенные, чтобы ниспровергать и покорять дикие земли. Ремешки на них кто-то съел, сгрыз, так что по сторонам от пожеванного кожаного языка остались только их корешки. Француз вскочил, чтобы оглядеть это безобразие, стирая утреннюю росу с глаз и лица. Та оказалась липкой и зловонной. Он взглянул на руку и упал, поняв, что это вовсе не роса, а слюна. Он промок в ней до нитки. Француз вскарабкался на ноги, стукаясь головой и коленями о грубые внутренности заскорузлого дуба, отчего его спешный уход запорошил дождь из сухого лишайника. Он выбрался из вертикальной расселины, хлопая по отсыревшей одежде и влажным волосам в жалкой попытке очиститься. Равнодушные сапоги стали разнузданными и свободными, сползали с возбужденных ног, так что Француз споткнулся о них на сырой колючей почве, хватавшейся за носки и голые щиколотки. Он вскрикнул, подскочил и поскользнулся, упав ничком в овраг, полный грязи и суровых камней, а «дерринджер» сам собою выпустил оглушающий горячий залп.
Так Француз и лежал, надеясь, что умер. Ничего в жизни не было хуже; его парижская квартира казалась несбыточным сном. Затем, под нескончаемый звон пистолета в ушах, он услышал голос Сейль Кора – далекий, но отчетливый.
– Сейль Кор! – отчаянно завыл он. – Сейль Кор! – звал снова и снова и наконец услышал отчетливый ответ.
– Не двигайтесь, эфенди! Просто зовите, и я приду.
Этим они занимались на протяжении часов, безуспешно. Иногда голос Сейль Кора казался дальше, терялся в чащах и изворотах бесконечных звериных троп леса. Два-три раза Француз слышал, как в гуще стволов и листвы что-то движется, но это было не спасение; вероятнее, то кралась погибель, с недавним вкусом его тела в дыхании. Он вырвал перезаряженный «дерринджер» из кармана и развернулся полным кругом. И тут увидел. Далеко в деревьях за ним наблюдало сгорбленное серое существо. Он не мог разобрать его форму; она даже могла быть человеческой. За спиной Француза треснула ветка, и он крутнулся в противоположном направлении.
– Эфенди!
К нему шел Сейль Кор, раздвигая листья с целеустремленной грацией.
Француз заспешил к высокой фигуре и охватил ее руками, разрыдался, сотрясаясь всем расфуфыренным крошечным телом под защитой тихого черного человека. Он спасен. Потом он вспомнил о следившей за ним твари и распутался, оглянулся посмотреть, там ли она. Та отодвинулась чуть дальше, в тень, но все еще следила за ними. Француз вцепился в Сейль Кора одной рукой, а второй показал:
– Ты видишь?
– Да, но жалею об этом.
– Что это?
Долгая пауза, пока Сейль Кор снова провел рукой над головой. Создание вышло на яркий просвет. Оно напоминало человека. Кожа его была серая и морщинистая, как у примата без шерсти. В наблюдении за ними оно оставалось неподвижным.
– Что это? – спросил Француз вновь.
– Боюсь, это Адам, – отвечал Сейль Кор.
Француз отрывисто кхекнул, из него против воли вырвался смешок. Нервный выплеск испугал создание, умчавшееся в листву.
– Адам? – спросил Француз; звук смеха еще не просох во рту.
Сейль Кор, чьи глаза с опущенными уголками были полны раскаяния, не подал ни звука.
– Сейль Кор?
Ответа так и не было.
– Сейль Кор, это едва ли человек. Как оно может быть Адамом? Адаму сейчас должно быть несколько тысяч лет.
– В Библии сказано, что Адам умер, – ответил Сейль Кор. – Даже сказано, что из дерева, посаженного на его могиле, вырублен истинный крест. – Он взглянул в деревья и двинулся прочь от места встречи. – Нам надо идти. Мы зашли слишком далеко.