Восемь дней Мюлера

Впервые за много лет он молился Птаагу Милосердному. Раньше он не видел в молитвах смысла, несколько раз пробовал молиться разным богам по разным поводам, но результата не было, а когда он спросил Ассоль, почему так, она его обругала и сказала, что к богам всуе не обращаются, а обращаются только по делу, а молиться насчет всякой ерунды - грех. Мюллер тогда спросил, что такое грех, Ассоль рассердилась, стала говорить пустое, дескать, сколько раз можно повторять, выискалась, дескать, грешная бестолочь на мою голову, и далее в том же духе еще минут десять. Так что Мюллер никогда не молился, и даже в храме, когда все молились, он только делал вид. Потому что если совсем не делать вид, что молишься, это неприлично, все начинают цыкать зубом и обзывать атеистом.

А теперь Мюллер молился. Он просил всех светлых богов и в особенности Птаага Милосердного, чтобы Пепе, мразь поганая, пес шелудивый, червяк козлодрищенский, короче, чтобы сдох гаденыш лютой смертью, и не издевался больше над нормальными людьми наподобие Мюллера. И если это не веская причина, чтобы обратиться к светлому богу, то тогда вообще непонятно, что такое веская причина, и если молитва не поможет, то, наверное, никакая молитва не поможет, и не будет Мюллер в будущем никогда больше молиться ибо бессмысленно. Но по мере того, как Мюллер молился, в его душе крепла уверенность, что молитва поможет, она не может не помочь.

Он вспомнил темные коридоры Роксфорда. Раньше он был уверен, что навсегда забыл эти лица и интерьеры, но теперь они представали перед ним так же ясно, как в первый раз. Луи Шило, Вальтер Бычара и Селина... необычное у нее было прозвище, смешное и нелепое, и мама Ассоль, совсем молодая, не толстая и еще не мама, и старая грымза Ксю... И в конце цепочки воспоминаний, на самом дне, у последней двери - Птааг, не как на иконе, а другой, без нимба, и волосы не уложены красиво заколками, а распущены в беспорядке и видно, что они волнистые и, похоже, крашеные, но это точно Птааг, портретное сходство несомненно. Он ведет Мюллера по крутой винтовой лестнице, мальчику неудобно, приходится идти ближе к центру лестничного колодца, а там ступени узкие и крутые, ребенка надо за другую руку держать, но Птаагу невдомек или все равно, поэтому Мюллер спотыкается, Птааг наклоняется и берет его на руки, несет дальше, а Мюллер прижимается к богу (он еще не знает, что это бог, но о чем-то подобном догадывается) и думает: "Хорошо бы это был мой папа". А лицо Мюллера не разбито, губы не кровоточат, и сам он ничуть не грязен, потому что вблизи бога грязь перестает существовать.

- Господи, помоги, - шепчет Мюллер, не там, в видении, а здесь, наяву. - Убей Пепе, умоляю тебя, убей, что угодно за это для тебя сделаю.

А тогда он тоже молился! И Птааг ответил на молитву, помог! Раньше Мюллер не помнил такого, а теперь вспомнил, вон она, та кладовка, вот Мюллер сидит в темноте, посаженный под замок по приказу настоятельницы (потому что перед этим припадок был, такой же, как сейчас), и молится Птаагу, господи, помоги, заколебало, зачем ты оставил меня, господи, в плохом месте, не хочу быть ублюдком, бастардом, байстрюком, выблядком, пусть даже благородным, не хочу, господи, дай мне маму хорошую, как Ассоль, пожалуйста, господи, добрый и справедливый, чую, что так, и верую в тебя всей душой своей и всем сердцем. Как-то так.

Да, все верно! Распахнулась еще одна страница памяти, и увидел Мюллер в своем прошлом, что Птааг ответил ему и пообещал, что все сделает по его воле, а не по капризу или прихоти, признал маленького Мюллера как феодала, имеющего волю, теперь не придется сидеть три дня на воде и хлебе, и едва Мюллер узнал это, как распахнулась дверь, вошла Ассоль и забрала его из заточения, она была злая и напуганная, Мюллер стал ее успокаивать, не сумел, но в итоге все вышло по его воле, он теперь не ублюдок, а Ассолин сын, а что ненастоящий - ерунда. И что благородное происхождение утратил - тоже ерунда, благородных, говорят, степняки на следующий день на колы сажали, а Мюллер жив и здоров, не совсем здоров, правда, но это дело поправимое, а если Птааг за него отомстит, то будет совсем ерунда. А прикольно! Вот валяется Мюллер на сундуке, печалится втихомолку, а Пепе где-то в другом месте веселится и невдомек ему, Пепе, что Птааг его скоро убьет. Птааг-то хоть и милосердный, но не для всех, а к врагам веры вообще беспощаден. А мерзавец и садист наподобие Пепе - чем не враг веры? Если боги перестанут таких гадов наказывать, кому станут нужны такие боги? То-то же.