Восемь дорог Желтого источника

Среди мечущихся темных волн и клубов проступает проклятый лик, узнаваемый… Вправду ли все это происходит или является лишь плодом его помутившегося рассудка, сейчас не важно. Важно изгнать Цзя Циньху и унять бурю. Как это сделать, он понимает сразу — стоит лишь подумать о том, в руках появляются заготовка для талисмана и кисть. А вот заклинания на сей раз он не знает. Понимает только, что оно должно отражать самую суть и идти от сердца. «Я прощаю тебя»? От лжи сводит зубы… Нет, даже он сам в это не верит. Тогда как?

— Простить — совсем не значит проявить слабость, А-Лан. Простить — значит оставить прошлое в прошлом — и только, — шепчет голос Учителя.

— А еще — не дать причинить себе боль снова, — убежденно вторит Ин Юэ.

— Врагов следует убивать или делать союзниками, — замечает господин Ян. — И последним не обязательно знать, кем они являются.

Тан Лан слушает, и нужные слова сами рождаются сначала в голове, а потом пляшут затейливый танец на кончике кисти, оставляя на бумаге следы из киновари. Пусть звучат они коряво, совсем не так, как полагается звучать заклинаниям, зато каждый звук, каждая черта выстраданы им от и до.

«Твое останется с тобой, мое — со мной, ты больше не имеешь надо мной власти. Пусть Небо судит тебя за поступки и… да пошел ты!»

Он набирает в грудь побольше воздуха и выкрикивает это вслух, с тягостным облегчением ощущая, как с каждым словом сдирается подсохшая корка с той самой раны, которую полагал давно зажившей и вытекает оттуда застарелый гной.

«Да пошел ты… да пошел ты…» — радостно взлетает ввысь эхо. И ему кажется, что он сейчас взлетит за ним следом — таким легким кажется собственное тело. Выходит, иногда прощение может выглядеть и так?

' Пошел ты…Прочь. Прочь из моей головы, мыслей, жизни, души…'

— Вот теперь пробуй, А-Лан, пробуй подчинить себе тело.

Он пробует — и удивляется. Ци течет сейчас иначе, словно кто-то разобрал на ее пути часть завалов, словно она только и ждала, чтобы он позвал. Остается лишь сосредоточиться как следует и направить, пока его не прервали…

В себя он пришел от тошнотворного запаха: пахло паленым, и что-то назойливо давило плечо. Зрение вернулось — и он смог разглядеть склонившееся над ним темно-синее, в красных полосках, лицо. Выглядело оно недовольно и, пожалуй, озадачено. А выше, над ним, висел в воздухе, переливаясь всеми оттенками черного, ключ к его свободе.

Но чем это, демоны побери, несет? Удар сердца потребовался, чтобы понять — Жестокосердный продолжил свои забавы и по одному вонзал раскаленные докрасна когти в плечо внезапно ставшей неподвижной жертвы. Должно быть, желал «подбодрить».

Боли не было. Лишь неприятное ощущение давления. Значит, сработало… получилось! Стараясь, не потерять правильное ощущение, советник попробовал пошевелить пальцами. Те подчинились, но медленнее, чем обычно, будто нехотя. Что ж… могло быть и хуже.

— Неужели ты сдался так быстро? — голос бывшего императора звучал резко и ядовито. Тан Лан расслышал в нем еле скрываемое раздражение и недоумение и именно в это мгновение понял, что победил. Пусть Сунди-ван этого еще не подозревает.

«Сделать врага союзником против его воли»? Да, именно так.

Сам он сейчас не вытащит меч из своей груди… а значит…

Он сосредоточил все силы в правой руке и мышцах живота и принялся ждать, когда извергу надоест терзать его, ощущая себя креветкой на бамбуковой палочке.

«Ну же, умник, давай… Если бы я хотел расшевелить пронзенную стрелой птицу, я бы для начала вытащил стрелу».

Кажется, в голову Жестокосердного пришла та же мысль.

— Паршивая овца, безвольная обезьяна, — ярился он, поднявшись на ноги и хватаясь за рукоять своего меча.

Он принялся медленно расшатывать клинок в ране. Если бы советник Тан ощущал боль, он бы уже орал и бился в агонии, а так лишь что-то отвратительно хлюпало и рвалось внутри, но главное — острие меча понемногу выходило из камня за его спиной. Еще… еще…

— Ничтожный слабосилок! — его пнули в бок, плюнули в лицо, а потом грубо, рывком выхватили из тела проклятый меч. В то же мгновение лежащий было ничком советник подскочил, левой рукой кое-как прикрываясь от очередного пинка, и правой, взметнувшейся вверх, крепко вцепился в темную переливающуюся ткань мешка с табличками. Попытался вцепиться… рука прошла сквозь мрак, будто в черное облако нырнула. Время замедлилось, почти остановилось, давая возможность ему, застывшему в тот момент рывка, когда тело почти уже не касается земли, нащупать внутри неожиданно теплой тьмы прохладные металлические слитки, выбрать один из них наугад, сжать в пальцах — и лишь тогда понеслось дальше. Он прокатился по полу, отставляя за собой кровавый след, сбивая локти и колени, приземлился на четвереньки, удивляясь, как после всего вообще способен двигаться.

— Лживый лис! — спохватился демон и сделал быстрый шаг, выставив вперед клинок.

— Ты… обе… щал, — напомнил колдун, тяжело дыша. Воздух выходил трудно, с хрипами. Но было не до этого: сил еле хватало, чтобы не дать боли поглотить себя да сдерживать хлещущую из раны кровь.