И поднес к лицу пленника черный мешочек, сотканный из самой Тьмы. Тан Лан непроизвольно дернулся, позабыв о том, что руки его связаны. Нога Жестокосердного еще сильнее вдавила его в пол, переместившись почти к самому горлу.
— Вижу, что узнаешь. Так вот — сможешь высвободиться и забрать — даже препятствовать не стану — когтистая лапа разжалась, и сгусток Тьмы, хранящий в себе заветные таблички, повис в воздухе на расстоянии нескольких чи от пола — так близко, но пока недостижимо. Северянин так и впился в него взглядом. Сунди-ван тем временем вынул из ножен свой меч. На красных губах бродила предвушающая улыбка. — Ммм… Готов продолжить? Тогда сделаем вот как…
Лезвие скользнуло по крепко стягивающим тело жгутам, перерубая их. Но не успел советник даже вдохнуть полной грудью, как острый меч вошел в его тело, чуть ниже грудины, пронзив насквозь и пришпилив к полу, словно булавка один кусок ткани к другому. Боль не просто оглушила, она взорвалась внутри горшком с зажигательной смесью, заволокла красной пеленой глаза, поглотила разум, заставила нелепо дергаться и захлебываться собственным криком.
— Вот так, да… — зрачки в пламенеющих глазах расширились от возбуждения. — Цель так близко, но не думаю, что у тебя что-то выйдет. — Черный коготь взрезал плотный шелк одежд и постучал по клейму на обнаженной груди, дернув свежую рану и вызвав этим новую, сводящую с ума, вспышку боли. — О, я так и думал… Даже после смерти ты продолжаешь носить это украшение. Оно въелось в твой разум. Потому что рабство и есть твоя суть. Ты мнишь себя советником и стратегом. Ты вложил в голову Ян Байлуна мысль заполучить клинок Владыки Ада, ты поддерживал его стремления и внушал ложные надежды, из-за тебя он лишился всего, даже собственной жизни… Вот куда ты привел своего господина, Волк. Славное достижение.
Боль затмевала сознание, каждый вдох сопровождался такими мучениями, что хотелось не дышать вовсе. И этот довольный, источающий отраву, голос впивался в уши, нашептывал те самые слова, которыми он сам втайне изводил себя. Ярость придала на миг сил — он судорожно вцепился пальцами в рукоять меча, и через боль, выплескивая злость просипел: «Мра-зь-сш».
Хлесткий удар по губам рассек кожу и размазал по лицу кровавую пену. Из глаз словно искры посыпались. Послышалось отчетливое утробное мурлыкание.
— Ты радуешь меня. Сколько злобы. В прошлый раз она тебе не сильно помогла, правда? И что бы ты посоветовал себе сейчас, советник? — князь демонов издал почти ласковый смешок.
Посоветовал… Между волнами еле выносимой боли, когда разум обретал способность мыслить, Тан Лан понимал одно: «Если и пытаться что-то сделать, то сейчас. Дальше будет только хуже». Это он знал на собственном опыте'. Попробовать выдернуть меч и добраться до табличек?.. Но как, если сил хватает только на то, чтобы не заорать и не обрадовать тем самым еще больше старую скотину? Если бы он мог отрешиться от боли, заставить себя ничего не чувствовать… У него никогда не получалось подобное. А вот учитель умел.
«Ты слишком неистов, А-Лан, слишком жаден, — говорил он, качая седой головой. И голос его слышался как наяву. — Расправиться с врагом, значит, прежде всего, простить его в своем сердце. Только тогда у него не будет власти ни над твоим разумом, ни над твоей душой. Месть и расправа — лишь один из путей к достижению этой цели. Легкий, но губительный для души, опустошающий…»
Расправиться… Да, ему сейчас и нужно расправиться… ни больше ни меньше. Но простить… этого?
«Ярость утихнет, разум прояснится, течение ци будет тебе подвластно, и решение найдется», — вспомнилось ему.
Должно быть, дело в усталости, или потому, что он уже убедился — злость, действительно, не поможет а быть может, потому, что время пришло, но он решает попробовать: идет за этим голосом внутрь себя, туда, где бушует дикое, неукротимое пламя бессильной ненависти, жгущее, черное, поглощающее любой свет, и вспоминает, ради чего он здесь.
Учитель и знания, которые его лучший… его худший ученик впитывал с жадностью песка, поглощающего воду, какие-то тут же применял, какие-то отбрасывал, как ненужный сор. Может быть зря? Раз… Долг перед господином и повелителем. Тан Лан так свыкся с ним, что не замечал уже его тяжести, но продолжал нести везде и всегда, как отшельники в тех краях, где он родился, носят тяжелые цепи, желая усмирить свою плоть. Два… А еще… Еще горячая вера в глазах зареванной девчонки. 'Мастер, вы будете гордиться своей ученицей!'Будет… он-то будет, а вот она им, когда подучится немного и поймет, как ей не повезло с наставником? Хотелось бы, чтобы да. Глупое желание, но искреннее… Три.
Вот и все его опоры, чтобы оттолкнуться от них и попробовать подняться над собственной закоренелой злобой. Получится ли?