Восемь дорог Желтого источника

Новоявленный князь демонов лишь усмехнулся и одним жестом развеял зачарованную плеть. Чтобы через мгновение вынуть из-за пояса уже настоящую с острыми стальными наконечниками.

«Проклятье».

Все, что советник мог сделать сейчас — тянуть время.

— Возможности? Сдается, вы пытаетесь продать скисшее вино под видом уксуса, — кривовато усмехнулся он. Неприятные тигриные глаза слегка сузились, но Сунди-ван сделал приглашающий жест, мол, продолжай. И Тан Лан даже смог перевести дух прежде, чем снова начать говорить: — Развлекаться можно сколь угодно, но власть над жизнью и смертью отныне не в ваших руках. Истязание слабых — лишь бледная тень той вседозволенности, к которой вы привыкли, так? — Он с трудом распрямил ушибленную спину и, чуть поморщившись, охватил ладонью рукоять ятагана: — Да и много ли радости от таких потех, если они становятся ежедневной обязанностью?

— Речи твои ладны да метки. Но не зря говорится: «Играя с огнем не обожгись сам», — хвосты плети с характерным стуком запрыгали по полу в нескольких шагах от северянина, оставляя за собой выщербленный камень. Гневный взгляд прежнего императора с радостью проделал бы то же самое со стоящим перед ним человеком. — Чтобы расправиться с тобой моей власти хватит.

От первого удара советнику удалось увернуться — железные наконечники просвистели совсем рядом, им достались лишь взметнувшиеся полы его одежды, превратившиеся после этой встречи в лохмотья.

Второй удар лишил его ятагана: Тан Лан попытался перерубить жгуты, чтобы отсечь опасные утяжелители. И это отчасти удалось, но оставшиеся хвосты обвились вокруг лезвия — и ятаган тут же выдернуло из рук.

— Думается, что ты исчерпал свой талант, — сочувственно произнес Жестокосердный, и северянин чуть не заскрипел зубами от злости, — да и, признаться, советник из тебя вышел препаршивый…

Удар, еще удар. Дразнящие, издевательские, заставляющие то прыгать, то приседать. Изматывающие все больше и больше. В очередной раз он споткнулся, едва устояв на ногах. И не сразу смог понять, что делать, когда Сунди-ван вдруг одним движением отделил жгуты от рукояти, бросил в него, закручивая в воздухе, и те в мгновение обвились вокруг северянина, словно клубок злющих черных змей, лишая возможности двигать руками. Наконечники едва не до кости прошили плечо. Боль была такой, что он чуть не стер зубы в крошку, но все же не закричал.

— Как, впрочем, и колдун.

Голос Сунди-вана прозвучал сзади, совсем рядом. От резкого удара под колени ноги подкосились, и все силы ушли на то, чтобы не распластаться перед старым извергом. Стоять! Хотя бы на коленях, но стоять…

— Сколько ярости… — кнутовище грубо ткнулось под подбородок. Когтистые руки резко потянули за него, заставляя запрокинуть голову так, что заломило шею. Рукоять кнута давила на горло и каждый вдох давался тяжело. Но хуже всего было сытое удовлетворение в жмурящихся оранжевых глазах. — Разве колдуну пристало иметь столько страстей? Разве самосовершенствование не предполагает отказ от них? Будь ты так хорош, как о тебе ходят слухи, ты вознесся бы на Небо после смерти. Но нет. Жадный Волк — лишь фокусник и обманщик, мы оба это знаем.

— Ещ скжи прдтль… — прохрипел через силу Тан Лан, надеясь, что вышло насмешливо, а не жалко.

— Само собой, — его почти ласково похлопали по щеке, а потом давление под подбородком внезапно исчезло, и он смог сделать почти нормальный вздох, едва не закашлявшись.

Удар между лопаток застал его врасплох, и он все-таки повалился вперед. Все, на что его хватило — перевернуться на спину, чтобы следить глазами за князем демонов.

Тот не спешил нападать.

— Не люблю возиться с девками, — сообщил он с добродушным ворчанием, будто поведал большой секрет. — Орут сразу, воют, рыдают… Редко встретишь по-настоящему выносливую. — Как наяву предстало перед взором белое круглое личико с острым подбородком, огромные черные глаза, смотрящие сосредоточенно и уперто из-под тонких насупленных бровей. Ин Юэ, Колючка… Он невольно порадовался, что она сейчас далеко от этого кошмара. — То ли дело такие вот упрямцы. Одно удовольствие ломать вас. Чем больше изначальной стойкости, тем приятнее. Нет большей радости чем видеть, как гаснет в человеке огонь безумной надежды, сменяясь животной покорностью. Как разгорается вновь — и снова гаснет, уже навсегда.

Взгляд истязателя затуманился, едва не мурлыкающая речь начала перемежаться омерзительными, почти любострастными причмокиваниями.

— Ты прав, Волк, все приедается. Так почему бы не разнообразить немного наши забавы? — Жестокосердный, будто раздумывая, поддел лежащего перед ним северянина носком сапога, а затем поставил тяжелую ногу ему на грудь и склонился, скалясь почти ласково. — Сопротивляйся, пес, мне это нравится. А чтобы поощрить тебя в этом, я готов дать тебе возможность одержать вверх — не слишком верную, но в твоем положении довольно и этого. Узнаешь?