Восемь Драконов и Серебряная Змея

— Знай, Цяо Фэн: у меня нет имени! — заговорил северянин без былой неохоты. Наоборот, слова лились из него неостановимым водопадом. — Имя, данное мне теми, кого я полжизни считал родителями, не может больше принадлежать мне. На севере Шэньси, я какое-то время был известен, как Ху Шаньгуан, — лицо главы Клана Нищих на мгновение озарилось узнаванием.

— В Ляо меня знают, как полезного и надежного человека, выполняющего грязную работу императорского двора, — с болью в голосе продолжил мужчина. Его руки, тем временем, заученными движениями убрали оружие в ножны. — Безымянного. Ни один из киданей, что мог бы назвать меня родичем, не стал этого делать. Никто из тех, что могли дать мне новое имя, не посчитали нужным мараться связью со мной, — в сердцах сплюнув под ноги, он отвернулся, глядя в сторону горизонта — туда, где лесистые вершины гор соприкасались с небесной синевой. На север.

— Мне известно имя Ху Шаньгуана, — медленно проговорил Цяо Фэн. — Его сабля принесла известность фамилии Ху, и ее семейному фехтовальному стилю. Поговаривали даже, что шэньсийские Ху собираются объявить его главой семьи, и, по своей традиции, передать ему титул Первого Клинка. Правда, вскоре после этого, Ху Шаньгуан пропал без вести. Семья Ху же полностью прекратила упоминать его имя.

— Еще бы — ведь славный Ху Шаньгуан оказался величайшим позором их семейства! — ожесточенно вскричал северянин. — Презренным выродком, достойным лишь забвения! Киданем! — выплюнув последнее слово, он какое-то время молчал, тяжело дыша.

— Прошлый глава и Первый Клинок семьи Ху, доблестный Ху Цянган, был не только могучим воином, но и милосердным человеком, — глухо заговорил он. — Путешествуя по северу Шэньси, он набрел на умирающую женщину с ребенком. Перед смертью, та умолила Ху Цянгана позаботиться о ее сыне, и глава семьи Ху не смог отказать. Он ввел мальчика в свой дом, усыновил, и дал ему имя — Шаньгуан. Ху Цянган даже стал обучать его семейным сабельным техникам — поначалу, в помощь тренировкам его родного сына, Дуцзиня, а позже, когда вскрылся талант приемыша — всерьез. До самой своей смерти, Ху Цянган не делал различий между приемным сыном и родным, одинаково любя обоих, — в голосе мужчины, которого некогда звали Ху Шаньгуаном, звучало горькое сожаление. — Именно с его почина, начались разговоры о передаче мне титула Первого Клинка. Но всему приходит конец, и после долгих восьмидесяти трех лет жизни, мой отец… — он скривился, и с усилием поправился:

— … Приемный отец отправился на встречу с Яньло-ваном. На смертном одре, он раскрыл тайну моего рождения своей жене. Госпожа Ху всегда была добра ко мне, но, как оказалось, благополучие родного сына для нее много важнее судьбы приемыша. Вместо титула Первого Клинка, я получил презрение и отчуждение. Вместо передачи должности главы семьи, от меня отреклись. В день завершения траура по отчиму, на мое подворье вломился вооруженный отряд, ведомый моим сводным братом. Неумехе и слабосилку Дуцзиню было в радость мое унижение — объявляя о моем изгнании из семьи, он выглядел довольнее, чем когда-либо, — он тяжело вздохнул, понурившись — старые душевные раны, разбереженные его признаниями, причиняли мужчине заметную боль.

— Они объявили о невозможности терпеть в рядах семьи киданьского выродка, — тускло продолжил он. — У них были доказательства моего происхождения — свидетели, документы. Ну а я… — он криво ухмыльнулся. — Я никогда не был терпеливым человеком. Видя подлую радость ничтожества Дуцзиня, опасливую злость в глазах приведенных им шакалов, и страх на лицах моих домашних, я впал в бешенство. Им не удалось пленить меня, — в его голосе прозвучала мрачная гордость. — Не удалось даже коснуться. Я же оставил на их телах множество памятных отметин, прежде, чем беспрепятственно уйти. Но стоило ярости боя схлынуть, как я начал понимать, что обвинения моих негодных родичей не так ложны, как я думал. На бумагах о моем усыновлении, я успел разглядеть подпись юйлиньского цы-ши и ляоское имя моей матери. Обе эти вещи выглядели достоверно. В глазах крестьян, что свидетельствовали против меня, не было лжи. Но я всё ещё не желал принимать на веру свое киданьское происхождение, надеясь на ошибку, обман, да что угодно, — он горько и ядовито рассмеялся.

— Я отправился на север, где доподлинно выяснил — каждое слово моего никчёмного братца было правдой. Мою мать звали Нэйцзи Налань. Она была изгнана из рода Нэйцзи, как и из Ляо, за прелюбодеяние, чьим плодом оказался я. Мой родной отец… — он с безразличным видом махнул рукой. — Какой-то мелкий вельможа из шивэйского рода Баэрцзицинь. Он был только рад узнать, что досадная ошибка его молодости умерла на чужбине.