Восемь глав безумия. Проза. Дневники

— Религиозная сторона мало интересна для наших будущих гостей, — со вздохом сказал премьер. — Это очень печальный факт, но что делать? Пока мы не завершили строительство своего — национ<ального> — социализма, мы должны будем считаться с этими безбожниками. Они снабдят нас современной техникой, — хозяйственной и военной. Эта техника в сочетании с духом нашей культуры превратит Гынгуанию в могучую, непобедимую державу.

Рчырчау злорадно буркнул, покосившись на Драуши:

— Боги покарают нас за то, что мы якшаемся с этими червивыми сгнившими безбожниками.

Премьер примирительным тоном возразил:

— Боги простят нас. Только ради национального освобождения приняли мы на себя этот тяжкий грех. Мы принесем соответствующие жертвы и смоем с себя это позорное пятно.

— Жертвы, — мрачно прохрипел великий жрец. — Жертвы! Бескровные жертвы не угодны богам. С тех пор, как проклятые колонизаторы запретили человеческие жертвоприношения, начался прискорбный упадок гынгуанского народа, наших обычаев и верований. Вместо сушеного растолченного хвоста ящерицы, лучшего средства национальной медицины от всех воспалений и лихорадок, белые ввезли к нам какой-то ас-спи-рин и хи-хи-нин. В результате мы заснули, а завоеватели над нами и хихикали, и громко смеялись, и вывозили все наши национальные богатства: священных ядовитых змей, песчаных червей и муравьев, священных маленьких черепах. Ну пусть бы они вывозили какой-то синий камень или корешок, который они выкапывают из земли, какие-то глыбы той же земли с какими-то прожилками, но наши священные змеи и черепахи! — Горе нам!

В конце своего выступления великий жрец расчувствовался и скорбно поник головой.

Присутствующие насупились, раздалось общее пессимистическое рычание… Только три человека оставались спокойными: мин<истр> ин<остранных> дел в красном фраке, м<инист>р культуры в белых подштанниках и голый м<инистр> госбезопасности, вооруженный наганом. Премьер с неудовольствием взглянул на великого жреца.

— Рчырчау, ты забываешь, что без великих социалистических государств мы не добились бы освобождения. Это они на заседании ООН потребовали суверенитета для Гынгуании.

Великий жрец ядовито и злобно расхохотался:

— Знаю. И все там хохотали, как хохочу я сейчас, и сказали: да, мы дадим суверенитет этим глупым дикарям. Нам это ничего не стоит. Дадим и посмотрим, что получится. А потом мы истребим их громким огнем. Да, вот что они сказали. Ты премьер, но я мудрее тебя, я знаю все.

И снова он горестно завопил:

— Где священная змея Давилия-Душилия? Где эта богиня всех змей, убивающая жалом и умеющая душить крепкими и гибкими кольцами своего тела Где она? Эти варвары-белые лишили нас нашего божества. Они вывезли в свои миу-зее-ии всех самцов и самок, всю божественную семью Давилии-Душилии. Только одна змея из этой божественной породы сохранилась у меня. Берегитесь ее гнева. Она покарает всех нечестивцев и первого…

Великий жрец снова покосился на Драуши. Тот ответил дерзкой, вызывающей улыбкой.

— И я считаю, что нужно восстановить человеческие жертвоприношения и культ Давилии-Душилии, — резко и властно прорычал огромный, красно-коричневый министр обороны У-Дарь, смешивая национальные шипящие, скрипящие и гнусавящие звуки с европейскими стандартными словами.

Министр схватился за рукоять длинной полицейской шашки, висящей на его голом торсе.

— Только национальные божества приведут нас к победе. Не можем же мы оставить наш народ среди высохших баобабов, жесткой травы, гнилой воды, среди песков… Нам необходимо жизненное пространство…

Светло-шоколадный премьер побледнел, стал известково-желтым. (Он был сыном гынгуанки и какого-то белого из научной экспедиции, случайно забредшего в Гынгуанию. Через несколько лет отец будущего премьера снова попал в Гынгуанию, заметил смышленость своего сынишки и увез его учиться в Европу.)

— Ради всех наших богов! — воскликнул премьер. — У-Дарь, помолчи о жизненном пространстве. Ни наши друзья из соц<иалистического> лагеря, ни белые капиталисты в Европе и в Америке не выносят этих двух слов. Стоит произнести их в присутствии делегации, и наш суверенитет будет безвозвратно утрачен. Белые люди стремятся сейчас к мирному сосуществованию.

— Ко всем Уурбрам такой суверенитет (Уурбры — гынгуанские черти)[44], — громовым басом грохнул У-Дарь. — Гынгуанцы должны быть храбрыми воинами, а не бабами. Они должны носить лук, а [не] ползать на четвереньках с ребятами на спине… — И добавил, мрачно улыбнувшись: — Да так оно и есть… Мужчин уже уравняли с бабами.

Фини-Фет попытался спасти положение:

— Не мужчин уравняли с бабами, а женщин подняли до мужчин. Ничего не поделаешь, во всем белом и даже цветном мире женщины занимают высокие посты в правительствах и в парламентах, как мужчины.

— Ну, пусть баба сделается вашим военным министром и устраивает вам мирное сосуществование, а я не хочу, подаю в отставку!

Голый министр обороны встал с места (все сидели на жесткой, колючей траве), и шашка угрожающе забряцала по его мощным кривым ногам.