Восемь гор

Не все ребята из долины торчали все лето в баре. Через несколько дней мы пошли за реку, в сосновый лес, в котором встречались огромные валуны, казавшиеся здесь чужими, словно метеориты. Наверное, в незапамятные времена их принес ледник. Потом их покрыло землей, листьями, мхом, сверху и по сторонам выросли сосны; но некоторые валуны откопали, вычистили металлическими щетками и даже дали им имена. Ребята соревновались, пытаясь на них залезть. Без веревок и крюков они вновь и вновь поднимались на метр от земли и падали в мягкую траву. На тех, что были посильнее, приятно было смотреть: ловкие, как гимнасты, с поцарапанными, белыми от магнезии руками, они пытались повторить в горах игру, в которую играли в городе. Ребята охотно всем объясняли, как залезать, и я решил попробовать. Я сразу понял, что лазать у меня получится. Ведь я уже забирался на самые разные скалы вместе с Бруно, не зная, как и что делать, хотя отец всегда просил не соваться туда, где нужно использовать руки. Наверное, еще и поэтому я решил, что добьюсь успеха.

На закате к нашей компании присоединялись ребята, приезжавшие на пикник. Одни разводили костер, другие приносили курево и выпивку. Все садились у костра, по кругу пускали бутылку с вином, и начинались новые для меня разговоры, от которых у меня голова шла крýгом не меньше, чем от сидевших с нами девчонок. Так я узнал о калифорнийских хиппи, придумавших свободное скалолазание: они проводили целое лето в Йосемитском парке и лазали почти голышом. Узнал о французах, которые тренировались на скалах Прованса и на Лазурном Берегу: они отращивали длинные волосы, по скалам лазали легко и быстро. Приезжая с моря на Монблан, они насмехались над старыми альпинистами, вроде моего отца. Они залезали на горы, чтобы поразвлечься с друзьями, попробовать нечто новое, насладиться свободой – не важно, шла ли речь о лежавшем на берегу реки двухметровом валуне или о восьмитысячнике. Им не было дела до завоевания вершин и до выматывающих подъемов. Пока я их слушал, в лесу темнело. Кривые стволы сосен, резкий запах смолы, камни, казавшиеся белыми в свете костра, – здесь было уютнее, чем во всех приютах на Монте-Роза. Потом кто-нибудь непременно пытался вскарабкаться на валун, не выпуская изо рта сигарету, еле держа равновесие после выпитого, кто-нибудь уходил в лес со своей девушкой.

В лесу я не понимал, насколько мы разные – наверное, здесь это было не так очевидно. Все это были богатенькие ребята из Милана, Генуи, Турина. Не самые богатые жили в долине повыше, на виллах, которые спешно возводили у подножия горнолыжных трасс. Самые богатые – в отдельно стоявших старинных домах: каждый камень, каждую доску сняли, пронумеровали и заново собрали под присмотром архитектора. Однажды я попал в такой дом: вместе с приятелем зашел взять вина. Снаружи дом напоминал старый бревенчатый сеновал, внутри – жилище антиквара или коллекционера: альбомы по искусству, картины, старинная мебель, скульптура. И много бутылок: приятель открыл буфет, и мы набили рюкзаки до отказа.

– Отец не рассердится, что мы стащили его вино? – спросил я.

– Отец? – ответил он так, будто само это слово его смешило. Мы ограбили винный склад и побежали в лес.

Мой отец продолжал на меня дуться. Он стал ходить в горы один: вставал на рассвете и уходил, пока мы еще спали. Иногда в его отсутствие я поглядывал на карту, изучая его новые завоевания. Он стал исследовать часть долины, которую раньше мы избегали: даже снизу было видно, что там ничего нет – ни деревень, ни воды, ни приютов, ни красивых вершин, – только голые склоны, поднимавшиеся круто вверх до двух тысяч метров, да бесконечные сыпухи. Наверное, он ходил туда, чтобы выплеснуть разочарование, или искал пейзаж, соответствующий своему настроению. Меня он с собой больше не звал. Видимо, считал, что я должен сделать первый шаг: раз у меня хватило смелости сказать “нет”, теперь нужно было найти смелость сказать “прости” и “пожалуйста”.

Потом настал час идти на ледник – два дня в середине августа, когда мы совершали ежегодные подвиги. Я увидел, что отец достал кошки, похожий на оружие ледоруб и помятую от ударов флягу. Он казался последним из штурмовых альпинистов – солдат-скалолазов, которые в тридцатые годы массово погибали на северных склонах Альп, вслепую сражаясь с горой.

– Поговори с ним, – попросила тем утром мама. – Он очень переживает.

– Может, лучше он со мной поговорит?

– У тебя получится, а у него нет.

– Что получится?

– Ты сам все знаешь. Он только и ждет, что ты подойдешь и попросишь взять тебя с собой.