Мама почти ничего не знала о папином наследстве. Детям кажется, что у родителей нет друг от друга секретов, особенно в старости, но в эти дни я обнаружил, что после моего отъезда во многих отношениях они больше не жили общей жизнью. Он работал и был постоянно в разъездах. Мама вышла на пенсию, работала в амбулатории для иностранцев как волонтер, помогала вести курсы подготовки к родам и проводила больше времени с подругами, чем с отцом. Она знала только, что в прошлом году отец за гроши купил участок в горах. Он не спросил у нее разрешения потратить эту сумму и не позвал посмотреть участок (они уже давно не ходили на прогулки вместе). Мама не стала возражать, решив, что это его личное дело.
Среди отцовских бумаг я нашел договор купли-продажи и кадастровую карту, которые не сильно мне помогли. В центре участка неправильной формы стояло здание сельскохозяйственного назначения – четыре метра на семь. Карта была слишком мелкой, чтобы понять, где находится участок, и слишком не похожей на привычные мне карты: на ней были отмечены только земельные участки, а не высота и не горные тропы. Я глядел на нее и не понимал, есть ли рядом леса, луга и что-нибудь еще.
Мама сказала:
– Бруно наверняка знает, где это.
– Бруно?
– Они всегда уходили гулять вместе.
– А я и не знал, что вы с ним видитесь.
– Конечно, видимся. В Гране трудно не увидеться, ты так не думаешь?
– А чем он занимается? – спросил я, хотя на самом деле имел в виду: “Как у него дела? Он помнит меня? Думал ли он обо мне все эти годы так же часто, как я думал о нем?” Но я уже научился задавать вопросы, как взрослый, когда спрашиваешь одно, а имеешь в виду совсем другое.
– Он работает каменщиком, – ответила мама.
– Он так и не уехал?
– Бруно? Куда ему уезжать? Вот увидишь, в Гране мало что изменилось.
Я не знал, верить ли маминым словам, ведь за это время изменился я сам. Когда вырастаешь, место, которое ты любил в детстве, может показаться совсем другим: разочаровать или напомнить о прошедшем, вызвать грустные воспоминания. Мне не особенно хотелось проверять это на собственном опыте. Но я унаследовал земельный участок и сгорал от любопытства увидеть его: я поехал в Грану в конце апреля, один, на отцовской машине. Был вечер; поднимаясь долиной, я видел только то, что освещалось фонарями. Но и так были заметны значительные изменения: местами дорогу переделали и расширили, откосы закрыли защитной сеткой, вдоль дороги были сложены бревна. Кто-то строил дома в тирольском стиле, кто-то добывал из речки песок и гальку; там, где раньше река протекала среди камней и деревьев, лежали цементные блоки. Темные загородные дома, пустые гостиницы: то ли потому, что еще не начался сезон, то ли их совсем закрыли; замершие скреперы и экскаваторы с опущенными ковшами делали все похожим на заброшенную промзону или на стройку, владельцы которой разорились и бросили все на середине.
Пока я все сильнее хмурился, глядя на произошедшие перемены, что-то привлекло мое внимание: я потянулся к ветровому стеклу и взглянул вверх. В ночном небе светилось что-то белое. Я не сразу понял, что это не облака, а горы, еще покрытые снегом. В апреле этого можно было ожидать. В городе весна уже была в самом разгаре, но я успел позабыть, что, поднимаясь в горы, возвращаешься в прежнее время года. Снег на вершинах стер только что увиденное жалкое зрелище.
Я сразу понял, что повторил характерное отцовское движение. Сколько раз я видел, как он тянется к ветровому стеклу и глядит на небо? Смотрит, какая погода, изучает склон горы или просто любуется ею, проезжая мимо. Он держал руль в верхней части, прижимаясь к нему виском. Я вновь повторил отцовский жест – на этот раз нарочно, воображая себя на его месте: ему сорок лет, рядом сидит жена, на заднем сиденье – сын, отец впервые приехал в эту долину в поисках подходящего для нас троих дома. Я вообразил, что сзади спит мой собственный сын. Моя жена показывает на деревушки и на отдельные дома, я притворяюсь, что слушаю. Но, как только она отворачивается, опять тянусь вперед и смотрю вверх, повинуясь могучему зову вершин. Чем более грозными и опасными они выглядят, тем больше мне нравятся. Снег на вершинах – самое надежное обещание. Да, наверное, в этих горах для нас найдется подходящее место.
Дорогу, которая поднималась к Гране, заасфальтировали, но в остальном – мама была права – здесь ничего не изменилось. Полуразвалившиеся дома на своих местах, хлева, сеновалы и навозные кучи тоже. Я оставил машину на площади, в знакомом месте, и пошел на звук журчавшей в поилке воды, в погруженную во мрак деревню. В темноте я нащупал лестницу и дверь, в замке торчал здоровенный железный ключ. Меня встретил знакомый запах сырости и дыма. На кухне, распахнув дверцу печки, я увидел еще не остывшие угли, подбросил лежавшие рядом сухие поленья и раздул огонь.